– Да, почти ничего не изменилось, – согласилась Фотини. – Ты же знаешь, что такое деревня. Стоит хозяину местной лавки покрасить ставни в другой цвет, как это вызывает бурю возмущения соседей!
Как и обещала, Фотини ни словом не обмолвилась Алексис о предстоящем приезде матери, и когда заспанная молодая женщина появилась на террасе и увидела мать, то пришла в изумление и поначалу даже подумала, не вызвал ли выпитый накануне бренди галлюцинации.
– Мама? – только и смогла вымолвить она.
– Да, это я, – ответила София. – Фотини пригласила меня, и мне это показалось отличным поводом побывать здесь.
– Вот так сюрприз! – воскликнула Алексис.
Три женщины уселись за стол под навесом и некоторое время потягивали холодные напитки.
– Как твой отпуск? – спросила София.
– Да так себе, – ответила Алексис, неопределенно пожав плечами. – Вернее, был так себе, пока я не приехала сюда. Теперь все пошло намного интереснее. Я отлично провела время в Плаке.
– Эд здесь, с тобой? – спросила София.
– Нет, я оставила его в Ханье, – ответила Алексис, глядя на свой кофе. За последние несколько дней она и думать забыла об Эде, и внезапно ей стало стыдно, что она бросила его так надолго. – Но я планирую завтра вернуться, – добавила она.
– Так скоро? – воскликнула София. – Но я ведь только что приехала.
– Что ж, – сказала Фотини, подходя к столу с новыми стаканами, – в таком случае у нас не так уж много времени.
Все трое знали, что собрались здесь не просто так. Иначе зачем было приезжать Софии? Голова у Алексис все еще шла кругом от того, что рассказала ей Фотини за последние несколько дней, но она знала, что в этой повести осталась последняя глава. Именно для того, чтобы ее рассказать, и прилетела мать.
Глава двадцать шестая
На следующее утро София должна была поехать в Афины, где ее ждала новая жизнь – жизнь студентки университета. Сундук с ее вещами надо было перевезти на несколько сотен метров вниз по дороге, к порту, и там погрузить на паром, который должен был отвезти ее в столицу Греции – город, расположенный километрах в трехстах к северу. Решимость Софии начать самостоятельную жизнь почти уравновешивалась одолевавшими ее страхом и беспокойством. Весь день она боролась с соблазном распаковать вещи и вернуть их на свои места: одежда, книги, письменные принадлежности, будильник, радиоприемник, картинки… Оставить хорошо знакомое ради неизвестного было непросто, и девушка сама не знала, чего ждет от Афин больше – радости или несчастий. Что-то среднее восемнадцатилетняя София даже представить себе не могла. Каждая косточка в ее теле ныла от предчувствия морской болезни, но возврата уже не было. В шесть часов вечера она пошла попрощаться с друзьями, с которыми ей предстояло надолго расстаться. Девушка знала, что общество приятелей отвлечет ее от дурных мыслей.
Вернувшись домой около одиннадцати, София увидела, что отец беспокойно меряет комнату шагами. Мать сидела на краешке стула, нервно сжав руки с белыми от напряжения костяшками пальцев. Ее лицо казалось каменным.
– Вы еще не спите? Простите, что задержала вас, – сказала София. – Но вы могли и не дожидаться меня.
– София, мы хотели поговорить с тобой, – мягко произнес отец.
– Сядь, пожалуйста, – попросила мать.
София встревожилась.
– Так официально… – проговорила она, опустившись на стул.
– До того как ты уедешь в Афины, мы хотели бы поведать тебе кое-что, – сказал отец.
Мать взглядом попросила его замолчать – в конце концов, почти все, что они собирались рассказать девушке, касалось ее жизни.
– Сама не знаю, с чего лучше начать, – сказала она. – Но в истории нашей семьи есть нечто такое, что тебе надо знать.