Остров. Тайна Софии

– Я на это надеюсь, – ответила Элпида. – Я уверена, врачи делают все, что в их силах.

На самом деле никакой уверенности у женщины не было и близко: она знала об истинном состоянии Элени ничуть не больше, чем сам Гиоргис.

Оставив на берегу все, что привез, Гиоргис поплыл обратно в Плаку. Была суббота, и Мария сразу обратила внимание, что отец вернулся намного раньше, чем обычно.

– Ты так быстро, – заметила она. – Как мама? Ты привез письмо?

– Нет, сегодня письма нет, – ответил Гиоргис. – На этой неделе мама была очень занята и не нашла времени написать.

Это было правдой, но чтобы Мария не начала расспрашивать его, Гиоргис повернулся и вышел из дому.

– Я вернусь часа в четыре, – сказал он. – Мне надо починить сети.

Девочка сразу почуяла, что произошло что-то неприятное, и это чувство не отпускало ее весь день.

Следующие несколько месяцев Элени провела в больнице: она была слишком слаба, чтобы преодолеть путь до пристани и встретить Гиоргиса. Каждый день, привозя на остров доктора Лапакиса, Гиоргис понапрасну искал глазами жену: ее не было ни под сосной, где она обычно стояла, ни в туннеле. Возвращаясь обратно, Лапакис рассказывал ему о состоянии Элени. В первое время он сообщал лишь полуправду – что-нибудь наподобие «Ее организм все еще борется с болезнью» или «Мне кажется, сегодня ее температура несколько упала».

Но вскоре доктор осознал, что рождает у Гиоргиса обманчивые надежды и чем тверже тот будет убежден, что все идет хорошо, тем тяжелее ему будет перенести утрату, которая, как Лапакис в глубине души знал, приближалась. Когда он говорил, что организм Элени все еще сопротивляется болезни, то не лгал: ее тело действительно вело ожесточенную битву с бациллами, пытающимися взять над ней верх. Состояние больного лепрой могло изменяться в сторону как ухудшения, так и улучшения. Пятна на ногах, спине, шее и лице Элени выросли в числе, и как бы она ни повернулась, ее постоянно мучила сильная боль. Ее тело превратилось в скопление язв, которые Лапакис лечил как мог. Прежде всего он соблюдал основополагающий принцип, согласно которому, поддерживая чистоту и дезинфицируя раны, можно было замедлить развитие болезни.

Как-то Элпида привела к Элени Димитрия. В последнее время мальчик жил с Контомарисами. Все надеялись, что переезд будет временным, но, похоже, мальчику предстоит жить у Контомарисов еще долго.

– Привет, Димитрий, – тихо проговорила Элени, после чего, повернув голову к Элпиде, с усилием сказала: – Спасибо тебе.

Эти слова были едва слышны, но Элпида поняла: Элени передавала заботу о тринадцатилетнем мальчишке ей. «По крайней мере, теперь она не будет беспокоиться, что за Димитрием некому присмотреть», – подумала пожилая женщина.

В последние недели Элени лежала в небольшой отдельной палате – ее перевели сюда, чтобы другие пациенты не смущали ее своим присутствием, а она не беспокоила их постоянными стонами. Когда Элени становилось особенно невмоготу, Афина Манакис старалась быть при ней неотлучно, с ложки кормила ее жидким супом и меняла простыни, перепачканные выделениями из язв. Однако количество пищи, которое требовалось Элени, все уменьшалось, и однажды она дала понять, что больше не может глотать, – отныне в ее горло не проходила даже вода.

На следующее утро Лапакис обнаружил, что его пациентка задыхается и даже не может ответить на вопросы. Все говорило о том, что наступила окончательная стадия заболевания.

– Госпожа Петракис, мне надо осмотреть ваше горло, – мягко произнес доктор, зная, что из-за новых язв вокруг губ женщине будет больно даже раскрыть рот достаточно широко.

Осмотр лишь подтвердил опасения Лапакиса. Он перевел взгляд на Афину Манакис, которая стояла по другую сторону койки.

– Мы сейчас вернемся, – сказал он, пожав Элени руку.

Врачи вышли из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь. Доктор Лапакис торопливо заговорил приглушенным голосом:

– У нее в горле с полдюжины язв, к тому же воспалился надгортанник. Я даже не могу увидеть, распухла ли глотка. Остается лишь создать для нее как можно более комфортные условия. Думаю, ей недолго осталось.

Вернувшись в палату, доктор присел на кровать рядом с Элени и взял ее за руку. Казалось, за ту минуту, пока он отсутствовал, женщина стала задыхаться еще сильнее. Доктор Лапакис не раз наблюдал это состояние у других пациентов и знал, что больше ничего сделать нельзя: жить Элени оставалось лишь несколько часов. Больница стояла на возвышении, и из ее окон открывался живописный вид на Спиналонгу и окружающее море. Сидя рядом с Элени и прислушиваясь к ее затрудненному дыханию, доктор время от времени бросал взгляд на Плаку за проливом и думал о Гиоргисе, который должен был приплыть на остров в конце дня.

Дыхание Элени сделалось совсем уж судорожным, ее полные страха и слез глаза были широко раскрыты. Доктор Лапакис видел, что этот уход из жизни не будет мирным. Словно пытаясь ободрить женщину, он сжал ее руку и так застыл.

Конец наступил через два или три часа: воздух просто перестал поступать в распухшее горло, и попытка Элени сделать очередной вдох оказалась тщетной.