Остров Тайна

Искали везде: в погребе, в амбарах, под мельницей, на крышах дома и построек, в стогах сена. Досадный конфуз смешивался с удивлением. Вероятно, до этого момента большевики были твёрдо убеждены в том, что здесь скрываются белые. Анна случайно услышала разговор двух командиров, беседующих за забором.

– Как такое может случиться? Точно знаем, что тута были… Точно говорю, доверенный правду сказал, сюда с грузом проследовали…

– Где же они? Что, на крыльях улетели?! Куда могли деваться две тачанки с двумя центнерами?.. Что, в кислоте растворились? А правда ли доверенный говорит, что сюда поехали? Может, мы ищем их здесь, а они в другом районе?..

– Вроде правду, никогда не обманывал! Да точно! Сюда направлялись неделю назад. А может… и не сюда…

– Ты, Михрютин, как веретено! На одном месте не поймаешь. Ты уж соберись как-нибудь, давай точные данные, а то снимаем сотню солдат с боевых позиций, гоним неизвестно куда, неизвестно за кем, а тут никого нет, кроме кулаков…

– Были же, товарищ Нагорный! Как есть говорю – были белые! – захлёбывался словами Михрютин, однако доказать ничего не мог.

– Тогда где они? Или хотя бы покажи следы, направление, куда они ушли, – сердился командир сотни.

…Девять лет прошло с тех пор, как моховцы ушли с мельницы. Восемь зим прогорели сырыми, тлеющими дровами в печи. Каждый день похож на пихтовую лучину, которая сыплет искрами, толком не горит, но и не гаснет. Все глаза просмотрела Анна в сторону таёжных перевалов, ожидая своего верного, милого дружка. Где же Костя? Почему не возвращается? Вернётся ли…

О многом думала Анна. Успел или нет Костя с товарищами перейти через Саяны? А вдруг наткнулись на красный кордон и всех убили? А если ушли, то почему не возвращаются? Как там ему живётся, в далёкой и чужой стране?..

Некому рассказать женщине о пропавшем отряде, никто теперь не ходит через перевалы за кордон. А если и ходят, боятся словом обмолвиться. С приходом советской власти границы закрыты, за незаконный переход в Туву, Монголию или обратно – расстрел на месте. Проводников, водивших до революции купцов-спиртоносов по тайным тропам, посадили в тюрьмы на долгие годы. Кто успел скрыться в тайге – отсиживаются, не показывая носа к людям.

Выходит Аннушка вечерами на берег пруда, долго смотрит на воду. Кажется ей, что на другом берегу видит свою недалекую старость. Куда исчезла былая сила и резвость? Сознание точит неугомонный червь: «Эх, Костя-Костенька! Где же ты, прекрасный лебедь? Вернёшься ли назад к милой лебедушке? Прикоснёшься ли своими ласковыми перьями-крылами к преданной подруженьке?»

Нет ответа, как нет привета. Да и будет ли – неизвестно. Однако она будет ждать мужа столько, сколько на это потребуется времени. Пусть до самой старости, до гробовой доски. Иначе и быть не может.

Один день Мельниковых

Сначала дети относились к Маше с осторожностью. Люди из деревень на мельницу приезжают часто, но редко берут с собой ребятишек, оставляя их работать по дому. Круг общения таких детей ограничен, и появление незнакомой девочки вызвало у них нескрываемый интерес. Взрослые не мешали, давая возможность получше познакомиться друг с другом, и лишь изредка сближая общим делом:

– Кто поможет мне воду в кадку натаскать? – с улыбкой спросила Анна, и тут же все шестеро проявили желание.

– Я!.. Я помогу!.. Я!.. И я! – наперебой закричали все сразу.

Детвора быстро расхватала деревянные, лёгкие, изготовленные дедом Никифором специально по возрасту каждого, ведёрки, и наперегонки поспешили к мельничному ручью. Ведерок хватило всем.

Подобно муравьям, опережая друг друга, помощники очень скоро наполнили кадку в доме, принесли воды в баню, летнюю кухню, на мельницу, в пригон для скота. Когда все ёмкости были заполнены, Глафира, нарочито охая и пригибаясь, начала складывать дрова в поленницу. Дети тут же ринулись ей помогать, таскать поленья из большой кучи под крышу.

Дело спорилось! Помощники охотно выполняли работу, прабабушка едва успевала показывать, как нужно правильно укладывать дрова. Когда поленница выросла до пояса, она специально присела на чурку, а ученики принялись за дело самостоятельно, снизу доверху аккуратно выкладывая новые, ровные ряды берёзовых дров. Вскоре рядом с первой поленницей выросла ещё одна, пусть немного кривая и пузатая, перед ней – третья.

Глафира не забыла вспомнить:

– А вот мы-то, когда я махонькая, как Миксимка, была, с братом Захаром в тайге дрова пилили, а потом на коне сюда возили. Вот какие мы раньше были! С малых лет к труду приучены!

– Мы тоже пилить чурки умеем! – воскликнул Ваня. – И на коне ездить умеем! У нас только Витя на коне не умеет ездить.

– А меня тятя скоро учить будет! – обиженно насупился малыш, пуская слезу. – И дрова пилить буду!

– Не плачь, Витя! – поспешила успокоить его Маша. – Мы тебя все вместе научим! Будешь с нами дрова пилить, на коне ездить. Я тоже ездить не умела, когда маленькая была, а потом научилась! Научим, не бойся! Так же, ребята?!