Во как – а Конрад и не заметил, что Стефан весь день проходил в свитере, натянутом до самого носа; с волос, старательно начёсанных на лоб, нескончаемыми струями стекал обильный пот… а Конрад думал – так и надо.
– Лишний вес сгоняю, – ответил Стефан.
– Какой там у тебя вес… Э… что это? – Анна протянула руку, Стефан попытался увернуться… – Да не бойся ты, – успокаивала Анна, заглядывая ему под чубчик. – Что ж ты такой паршивый?
– Я-то хороший. Парша паршивая.
– Раздевайся.
На горячем лбу Стефана, на шее, на мускулистом торсе полыхали пятна омерзительных лишайных наростов. Грубая шерсть свитера растёрла их так, что кое-где начинал сочиться гной.
– Ты сказать не мог? Господи… что ж это такое? Откуда?
Зацарапался слабенький голосишко Конрада:
– Купался?
– Было дело.
– В какой-нибудь серной кислоте купался. У нас в роте четверо из самоволки такими вернулись. Слазили в травленый прудик.
– Да что вы ерунду… – перебила Анна. – В нашем пруду сколько купаемся, ныряем – и живы-здоровы. Здесь у нас уникальная экологическая обстановка. К нам за тысячи вёрст люди приезжают.
– Ваш экологический уникум не накрыт стеклянным колпаком. Вчера уникум, завтра такая же помойка, как везде.
Анна возразила, что сама купалась ещё третьего дня, и Конрад не стал настаивать на своей версии, тем более, что бесполезной трескотнёй Стефану уже не помочь. Анна предложила бедняге сходить к старушке-соседке: во всём, что касалось медицины, Анна ей доверяла.
И Конрад откушал опять в одиночестве. А затем на цыпочках прокрался наверх, как можно тише чуть приоткрыл дверь комнаты Профессора и глянул в щёлочку: действительно ли у того мёртвый час, согласно предписанию Анны? Старик, вместо того чтобы спать, нацепил на нос очки и вертел в руках газету. Конрад отворил дверь пошире и юркнул в комнату.
– Здравствуйте, здравствуйте… Ну что, обживаетесь у нас?
– Обживаюсь. Только вот никаких приказаний касательно садовой деятельности…
– Анна первая приказаний не даст. Она к саду относится ревниво… Ревностно, то бишь. Вы бы сами посмотрели, что где приложения труда требует… Или Стефана вон спросите – он у неё доверенное лицо.
– Увы, я вряд ли пойму, что именно требует приложения труда. У меня никогда не было дачи.
– Счастливец вы… Знаете, не было у бабки хлопот – да купила порося. Хотя пока я не слёг со своей хворобой, любил я переключаться на здоровый сельский труд… Погорбатишься на сельскохозяйственной ниве – и словно воскрес к новой жизни, и мозги словно растуманились. Вот и вы, дитя города, нутром почуяли, что ближе к земле перебираться надо.
Конрад на это ничего не сказал. Он рассеянно осматривал небольшую келью старца – здесь ничего не напоминало о его академическом прошлом. Только ворох начинающих желтеть газет в углу – а так главной достопримечательностью были столик с лекарствами и переделанный в стульчак стул, на который без дочерней помощи не мог взобраться Профессор.
Поэтому Конрад принялся дежурно расспрашивать Профессора о его здоровье. Тот разговор не поддержал, отвечал односложно – словно показывал, что собственное здоровье интересует его столь же мало, сколь и визитёра. Ибо понятно было, что не здоровьем старика был тот озабочен, а чем-то иным.
Профессор даже перехватил инициативу в разговоре и снова осведомился о том, каковы обстоятельства постояльца и насколько тот нуждается в крове. Тот ответил, что мать его – пианистка – давно почила в Бозе, а отец – бывший редактор телевидения – туберкулёзом болен и за бугром, в горном климате здоровье поправляет. Впрочем, отец давно с матерью в разводе, связь почти прервалась. А приткнуться Конраду нынче некуда – пока отдавал долг Родине, злые люди обманом завладели квартирой.
Профессор искренне выразил сочувствие. Но в особенности он заинтересовался отцом Конрада и стал вычислять, не могли ли они быть знакомы, но оказалось, что нет – тот был редактором программ детского вещания, которую нынче всецело подмяла под себя музыкальная редакция, так как только попса способна дать адекватную путёвку в жизнь младому поколению. Поахали-поохали касательно заполонившей эфир бездуховности и потихонечку съехали на тему, любезную разуму Конрада, ради которой он и проделал путь из столицы в глухомань, далёкий и опасный.
– Господин профессор, вы ставили диагноз посттоталитарному обществу. Теперь не то что диагноз – даже патогенез любому Ёжику понятен. Разумеется, корень Зла – Великий Катаклизм; удобрение, чтобы в рост пошёл, – вульгаризованный марксизм, обобществление всего и вся, лишение человека всяческой инициативы и ответственности за плоды своего труда…