Остров традиции

Мороз-воевода правил бал. В тишине короткого дня Конрад пару раз проходил по аллее до водокачки – но было мертвецки тихо, только снег скрипел под валенками. Между тем, по данным Органов в посёлок должна была вернуться урла, и Конрад об этом помнил. Ни малейшего желания якшаться с этой публикой у него не было, и он, удовлетворённый, уходил домой несолоно хлебавши и долго отогревал заиндевевшие члены. В такую погоду ни один самый-рассамый нелюдь не станет тусоваться у водокачки.

С другой стороны – выполнение неприятного задания всё откладывалось, и это отзывалось в Конраде сосущей тревогой.

«А что в эти студёные дни делает Анна?»

Бывает, что Анна снуёт по дому со шваброй, тряпкой или молотком – моет-драит-латает. Бывает, кашеварит-стряпает. Бывает, что отлучается – потолкаться в очередях у сельпо (частенько мёрзнуть и стынуть в них она посылает и Конрада), чтобы отоварить (или не отоварить) положенные ей (а с подачи Поручика – и Конраду) продовольственные талоны (краюхи хлеба с отрубями, крупы да консервы – вот и всё, чем после трёх часов стояния можно разжиться). Бывает, она выходит в сад и быстрым шагом ходит по дорожкам, верно, прикидывает, что, где и как будет сажать, когда сойдут снега и дерева зазеленеют. По утрам, пока Конрад спит, она наверняка занимается йогой. Но это всё, в сущности, эпизоды – а ведь в сутках двадцать четыре часа, и на сон много тратить она не привыкла. Что происходит за закрытыми дверьми её безликой комнаты, где она при свечах коротает долгие вечера? Читает ли? Вяжет ли? Вышивает ли крестиком? (Пару вышитых крестиком салфеток Конрад в доме видел). Или – пишет? Если да, то что? Продолжение землемеровых странствий или что-то более злободневное?

Ведь Землемер, как узнавал, замерзая, Конрад во время стояния в тех же очередях, подпольно издаёт и распространяет собственную газету, рассылает воззвания и вербует людей. Не причастна ли Анна к его нелегальной деятельности? Нет ли у неё в центре посёлка конспиративных явок, не окликают ли её партийными кличками, не шепчут ли на ушко пароли? И если да, то почему бездействует Поручик? Не с его ли ведома творит Анна свою подпольную деятельность, если, конечно, она в самом деле творится наяву, а не во взвихрённом воображении Конрада?

Тайна за семью печатями сие есть. С Конрадом Анна и сорока слов в день не говорит – как правило, корит и журит его по привычке, но уже как-то машинально, а не гневно и злобно, как прежде. И Конрад не задаёт вопросов – боится, что в противном случае (а случай-то будет более чем противный) сгонят его отсюда, несмотря на патронаж Поручика, потому что если и нет у Анны далеко заходящих игр с Землемером, то с Поручиком наверняка есть. И возможно, существуют у Анны с Поручиком какие-то тайные планы, как использовать его, Конрада, и в любой час, в любой миг они могут осуществиться. Многознание чревато многими печалями, но ничего-не-знание чревато постоянным страхом, и лишь мощным нейролептикам под утро удаётся с ним сладить.

На тумбочке Конрада, где обычно громоздились сочинения алхимиков прошлого и химиков настоящего, прибавилась книга «Энциклопедия домашнего мастера». Конрад вдоль и поперёк черкал её химическим карандашом, обезображивая пышное подарочное издание. Вскоре от теории Конрад перешёл к практике.

Сперва он взялся починить дверную ручку. Для этого он всё развинтил и разложил фрагменты ручки в рядок. Завинчивание заново оказалось уже не столь победным. Вредный шуруп не повиновался крестовой отвёртке; она только и делала, что проворачивалась и соскальзывала. Шуруп не двигался.

Застав жильца за очередным мартышкиным трудом, Анна решительно сгребла в кучу все детали ручки и почти силой вырвала отвёртку из только-только замозолевших рук Конрада.

Тогда он вооружился пассатижами и стал вывинчивать уже ни на что не годный шуруп. Вскоре верхняя половина того отломилась, нижняя глубоко засела в теле двери. Тут опять случилась Анна. Тоном автодорожного инспектора она сказала:

– Право, я лучше сама. Вы бы лучше книги читали.

– Зачем? – будто бы простодушно удивился Конрад.

На самом деле, Анна попала в точку. Этой зимой возобновил Конрад чтение книг. Знал он, конечно, что в книжках всё – неправда, да вот вспомнил изрядное удовольствие от процесса поглощения текста, когда из малого набора букв родного алфавита складываются столь изящные конфигурации, что порой просто столбенеешь от внезапности.