Остров традиции

Горька была также участь воспитательниц детского приюта – за все избиения и унижения с их стороны бывшие воспитанники поквитались сполна. Бедных женщин форменным образом разорвали на куски, щедро удобрив обесплодевшую землю посёлка их мозгами и внутренностями. Предсмертные визги воспиталок перекрыли даже победоносный рёв ликующей урлы.

И вот – они высадили калитку и ворвалась на участок. Девять парней и шесть девиц, причём очертания у всех были примерно одинаковы. Они прямиком устремились к дому и внедрились в его недра. До обострённого слуха Конрада доходили стук опрокидываемой мебели, треск разрываемых гардин, звон разбиваемых стёкол.

И вот – они вышибли дверь в Волшебную комнату. Сейчас они почнут крушить наследие постылых тысячелетий. Они предадут огню духовные сокровища человечества, калёным железом выжгут хрупкие сколки Традиции. Они начнут писать новую традицию с себя, запустят новые хронометры, упразднят всё, к чему лично они не причастны. Они срубят двуствольную голубую ель и возведут на её месте языческое капище, где станут истово молиться Великой Непонятке.

ПОРА.

И вот с лесного участка к дому устремился встречный огонь.

И как за любимую жену, как за ребёнка-кровиночку, как за маму рóдную беспричинно трясся Конрад за целость бикфордова шнура.

– За Нагорную Проповедь! За Бодх-Гайю! За Дон-Кихота! За импрессионизм! За вещь в себе! За госпожу Бовари! За грегорианский хорал! За додекафонию! – призывал суровый и справедливый мститель Конрад Мартинсен, несущий по телеграфной жиле своё пламенное не-сущее воинство.

Урелы не сразу прикоснулись к ценностям Волшебной комнаты – вначале они вроде как оцепенели, поражённые её богатством. Но вскоре инстинкт уничтожения взял верх над эстетическим шоком. Шкафы опрокидывались, книги, альбомы, эстампы сыпались в кучу, пластинки выдёргивались из конвертов и разбивались об пол… Незваные гости прикарманивали из статуй злато, яхонты, жемчуга, выковыривали из мозаик рубины и сапфиры. Но похоже, раж вандализма у них был сильнее жажды трофеев. Пятнадцать изломанных фигур озверело состязались в своём умении крушить, рвать, топтать ненавистные им реликвии. Одна патлатая чувиха с чёрными угрями на носу даже засунула себе в рот жестяное распятие и перекусила его пополам.

Бикфордов шнур догорал… Конрад этого не видел – он накрепко прилип к экранам.

ЖАХНУЛО!

На одном из мониторов дом Клиров как бы нехотя качнулся и в мгновение ока сложился, как карточный, разбрызгивая по округе отдельные фрагменты. Истошные вопли в его нутре в одночасье стихли. Над большой кучей хлама, в которую обратился дом, витали облака пыли. Стала тишь.

Конрад триумфально взвизгнул. Сделал бы сальто назад, если б умел.

– Ваши не пляшут!!!

Не гамельнский крысолов, оружие которого – тростниковая дудочка. Саблезубый Щелкунчик, побеждающий мышей в открытом бою.

Кончился гальюнщик Конрад Мартинсен. С днём рождения, лиходей Конрад Мартинсен. Лиходейство бывает эксцитативное (привлекающее внимание), агитационное, дезорганизующее… А бывает ещё самодовлеющее – лиходейства ради, единственно оправданное, святое и согласуемое с Традицией.

Конрад блуждал по руинам, раскапывая ошмётья разорванных тел. Внутри его на дрожжах бессонной ночи и душевных напрягов искала выход наружу блевотина. Конрад предельно сощурил глаза, оставив крохотные щёлочки и наткнувшись на кровавый лоскут мяса, тут же плотно сжал веки. Цель его инспекционного обхода диктовалась возрастающим неверием в успех проведённой ликвидационной акции, вопреки очевидности. Ведь получилось…

Спина Конрада конвульсивно сжималась, ожидая, что из-под развалин вылезет некий недобиток и угостит её пёрышком. Недобиток не вылезал и пёрышком не угощал.

(Опасаться, конечно, надо было другого – появления остальных деревенских, которые разбились на мелкие группы, дабы стрелять и резать оставшихся обитателей дачного посёлка в их логовах. Не могли же они за своим людоедским делом не видеть и не слышать мощного взрыва!

Но никто не шёл. Очевидно, рассредоточившись по отдельным участкам, единая фаланга головорезов начисто утратила наступательно-поступательный импульс, и он тихо-мирно заглох в дальних закоулках. Кровососы, наверное, уже насосались крови настолько, что их не хватало ни на месть, ни на любопытство.

Впрочем, это соображения автора. Конрад ничего не соображал).

Остров Традиции стал братской могилой пятнадцати мутантов.

На развалинах обнаружился почти не пострадавший от взрыва, только слегка захватанный томик Шопенгауэра на зарубежном языке. Точь-в-точь такой же, как некогда привезённый на Остров экземпляр, которым пришлось пожертвовать ради выяснения истины. Конрад машинально прихватил находку с собой.