Остров водолазов

Когда корпус стал трещать и распадаться, люди покинули судно. В поселок шагали молча. Каждый думал о своем. Мокрые струи текли по нашим плечам, лица были сырыми…

— Неприятность? — спросил Аркадий бригадира.

Тот кивнул.

— Может, мне сказать в Южно-Курильске? Мол, был при этом, видел. Отметить героизм…

Матевосян насмешливо посмотрел на него.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, не уступающая по важности предыдущей

Вечером того же дня мы открывали поднятый с «Минина» цилиндр. Когда лезвие ножа, которым Николай счищал налет водорослей и сбивал пласт раковин, уперлось в какую-то неровность, все затихли. Нож уверенно открывал место кольцевого стыка.

— Крышка! Во гад! — свистящим шепотом сказал Боб.

Николай осторожно надавил на рукоять. Лезвие финки, повинуясь руке, углубляясь в поверхность цилиндра, отделило лепесток металла. Тусклый свинцовый блеск возник на месте ущерба.

— Это пенал, — сказал Аркадий. — Друзья мои, это пенал!

В сарае, где мы сидели, наступило молчание. Свист и рев ветра исчезли. Немая тишина грохотала над нашими головами.

— Будем вскрывать, — сказал Василий Степанович.

Очистив цилиндр и уложив его на кусок брезента, мы внимательно рассмотрели находку. Это был действительно пенал — металлический пенал, местами покрытый тонким слоем свинца. Он состоял из двух половин. Свинец в месте соединения был искусно раскатан и закрывал щель впотай. Остатки разорванных ушек, вероятно, предназначались для замка.

Николай стал осторожно резать свинец кончиком ножа. Узкая голубая полоска отходила, открывая щель в месте соединения крышки с пеналом. Пенал перевернули и поставили на попа. Стали тянуть крышку вверх. Она поддалась не сразу. Покачали — она нехотя поползла. Из открывшегося отверстия пахнуло прелью. Показался матерчатый истлевший чехол.

— Это сверток, — едва выдавил из себя Аркадий. — Осторожно, ради всего святого, осторожно!

Пенал снова положили на бок. Из него бережно вытащили сверток, зашитый в холст.

Василий Степанович вынул перочинный нож и аккуратно подпорол материю. Она с треском, источая желтую пыль, распалась. Показались края бумажных листов. Листы были скатаны в рулон.

— Стойте, — сказал Василий Степанович, — надо фотографировать. И сразу составлять акт. Я смотрел инструкцию.

Я поднял аппарат и стал снимать. Сухие, беззвучные выстрелы лампы-вспышки заставляли всех цепенеть. Из пенала один за другим извлекались карты, хрупкий листы документов с коричневыми неровными краями. Выпала тетрадь.

— Вот она! — сказал Аркадий и бережно поднял ее.

— «Версия господина Соболевского относительно русских поселений в Америке». Название почему-то зачеркнуто. Под ним — «Черновая запись для журнала „Русское историческое обозрение“», тоже зачеркнуто. — Он перелистал тетрадь. — Прочесть будет нелегко — это черновик.

Стали по одному снимать документы, раскладывая их на сером листе газеты.

— Какие карты! — сказал Аркадий. — Вот этой самое малое двести лет.

— Здесь написано «Нипон», — сказал Боб.

— Япония… А на этой карте карандашом — курсы. Чье-то плавание с Камчатки на Сахалин.

— Какой год? — спросил Василий Степанович.

— Тысяча восемьсот двадцать второй. Время Крузенштерна и Головнина. Не очень старая карта.

— Ничего. Соболевский цену ей знал.

— Вот предписание, — сказал я. — «Предлагаю отправиться…» А это вообще не прочитать.

— Дай-ка! — Аркадий взял у меня из рук ветхий листок. — Письмо семнадцатого века, челобитная царю Алексею Михайловичу.

— Аркадий, а что, если это «сказки»? — пробормотал я. — Помнишь Публичную библиотеку? Мы готовились тогда к поездке…

— Помню… Всё?

— Всё. Больше ничего нет.

Пенал перевернули. Еще два тронутых плесенью листка беззвучно упали на деревянный пол. Аркадий поднял их и подал Николаю. Тот поднес листки к свету, начал читать, морща лоб, шевеля губами.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Листовки девятьсот двадцать второго года. Вот посмотрите.

Поднесли свечу и при ее неверном колеблющемся свете прочли одну за другой испорченные временем бумаги.

«Товарищи командиры, комиссары и бойцы Народно-революционной армии. Сегодня в ночь вам придется отойти на несколько верст и с японцами в бой не вступать. Народно-революционная армия не хочет войны с японским народом. Она борется во имя мирной жизни…»

Далее текст приказа был неразличим, сохранился только конец:

«Товарищи! Держите крепче винтовку в руках и ждите дальнейших приказаний.

Главнокомандующий Народно-революционной армии Уборевич И. П.».

Во второй листовке было: