Остров за островом

Дорога от колонии королевских пингвинов к домику Френка Смита шла по горе Осмонда. Путь этот был долгий и утомительный. Обычно мы на полпути делали привал. Однажды вечером мы присели отдохнуть на краю оврага. Крутой склон оврага был источен норами Магеллановых пингвинов. Картина в видоискателе напоминала пещеры отшельников в Долине Теней в Иордании. Черные норы казались такими же покинутыми, как пещеры в пустыне. Но день клонился к вечеру, и скоро уже хозяева нор должны были вернуться к своим голодным птенцам. В каждой норе их было по два.

С нашего места мы не могли видеть залив, куда приплывали пингвины, но вскоре первые птицы уже начали карабкаться на холм. Нам даже казалось, что мы слышим, как они ворчат под тяжестью рыбной ноши. Широко расставив ноги, пингвины останавливались над своими норами, склоняли голову набок и подозрительно прищуривались, заметив смотрящих на них людей. Они свешивались через край оврага, чтобы убедиться, что ни один проказник не оставил без разрешения гнезда. Потом они распрямлялись и прыгали вниз. А некоторые медленно, вперевалку, шли в обход; подойдя к норе, они засовывали в нее голову и исчезали в темноте. Неожиданно один родитель выскочил из норы, преследуемый по пятам двумя толстыми птенцами, которые гнали его обратно к морю. Другого трое нахальных детенышей заставили тут же отрыгнуть весь дневной улов, который к этому времени успел превратиться в клейкий рыбный суп.

Все это было похоже на фарс. Под конец нас поразил уже совсем необычный номер. Когда в одну нору залез пингвин, который как-то уж очень долго готовился к этому, оттуда вылетел крохотный зайчонок, за ним второй, третий, четвертый. Пятый зайчонок перекувырнулся в воздухе и шлепнулся на четвертого. Семеро заспанных, ошеломленных зайчат выстроились у наших ног, шевеля ушками и нюхая воздух дрожащими ноздрями. А из норы, лежа на животе, высунулся пингвин и яростно закрутил головой. Мы так развеселились, что не заметили остатка пути.

Через три недели Бьерн начал капризничать. Однажды утром он произнес слова, которых мы ждали уже давно:

— Не хочу играть с пингвинами. Хочу играть с детьми! Поехали домой!

Прожив пять месяцев на архипелаге, где всегда дует ветер и небо не бывает чистым и где по радио передается только оптимистический прогноз погоды, обещающий временное прекращение облачности, нам с Харриет тоже захотелось домой.

Постоянные штормы начали действовать нам на нервы. Ветер, ветер, ветер и неожиданные чередования града, снега и ливня. Заверения островитян, что у них уже давно не было такого плохого лета, служили нам слабым утешением. Ни один метеоролог не мог дать прогноз, на который можно было бы положиться. Пастор даже предпринял попытки обратиться к высшим силам. Однако это чуть не окончилось катастрофой.

Это произошло в тот день, когда капитан Тэрнбелл, по прозвищу Фрости, посетил мессу в соборе накануне отправления его судна на антарктические базы. Пастор сердечно приветствовал Фрости в дверях божьего дома и шепнул ему на ухо:

— Фрости, я буду молить бога о хорошей погоде, когда твой «Шеклтон» выйдет в море.

— Не стоит трудиться, все равно не поможет, — ответил Фрости без особого энтузиазма.

Через два дня после того, как «Шеклтон» покинул Порт-Стэнли, пастор получил от Фрости срочную радиотелеграмму:

«Катись подальше со своими молитвами. Хуже погоды не бывает. Фрости».

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Этого великана среди тюленей назвали морским слоном из-за его огромных размеров и еще потому, что его грубая толстая кожа очень напоминает слоновую. По форме носа его скорей можно было бы назвать морским тапиром. Хобот морского слона наполняется воздухом и служит резонатором во время рева

Простирающиеся до самого горизонта болота представляют собой реку, которую индейцы называют Па-Кай-О-Кее (Травяная река). Длина ее 200 километров, ширина — 100, глубина, часто, не выше колена.

На водяной глади разбросаны зеленые островки

Молодые малые голубые цапли до годовалого возраста носят белоснежный наряд. У взрослых же цапель оперение темного голубовато-серого цвета, а голова темно-коричневая