Остров за Синей Стеной

Мун кричал, размахивая копьём. Хэнк обязательно добудет козу. Он умелый охотник! А если и не добудет, то всё равно хорошо. Они наберут ягод и съедобных корней, а вернувшись в посёлок, Мун расскажет, какие скалы и ущелья пришлось преодолеть, чтобы попасть в эту долину. От подступивших чувств Мун затянул песню, сочинённую Хвалителем Афаном:

Прекрасный остров, где живут отважные инчи,

Сколько врагов они победили!

Вождь Лич зовёт строить Синюю Стену.

Он прозорлив и видит дальше орла.

Хэнк убил сразу двух коз. Когда взвалив туши на плечи, они несли их к источнику, Хэнк проговорил, не оборачиваясь к Муну:

— Ты больше не пой эту песню.

— Почему? — искренне удивился Мун. — Её поют все.

— Она глупая и хвастливая…

Возле небольшого источника Хэнк умело освежевал убитых коз. Одну тушу побольше он опустил на дно ручья, придавив камнем.

— В этой воде мясо не портится три дня.

— А что мы разве не сегодня возвращаемся? — спросил Мун.

Он считал, что охота закончена, и гадал, подарит ли ему Хэнк голову и копыта одной из коз. Хотя бы вон той, которая поменьше. Но Хэнк обращался со второй тушей совсем небрежно. Голову он забросил в кусты и своим коротким широким ножом разделал тушу на несколько частей.

— Вон за теми камнями пещера, — вытирая пот со лба, сказал Хэнк. — Там лежит трава. Под ней спрятан котёл и кусок соли. Принеси их сюда.

Пещера с узким лазом была почти незаметна. Наверное, Хэнк часто бывал здесь. У входа виднелись следы старого кострища, а когда глаза привыкли к полумраку, Мун разглядел в глубине кучу сухой травы и несколько козьих шкур.

В котле бурлила похлёбка. От густого мясного запаха у Муна непроизвольно текла слюна. Последний раз он ел мясо полторы луны назад. Ему достался кусочек не больше указательного пальца, да и суп тогда был совсем жидкий, не то, что сейчас. Хэнк щедрый и бесстрашный человек. Он знает, что инчи, даже охотники, не могут самовольно есть мясо. За это опускают на три дня в каменный мешок, где кормят солёным митаем и не дают ни капли воды. Мясо — редкое лакомство, и распределяют его Говорящие Истину.

Мун смотрел на своего спутника с восторгом. Значит, он не боится Говорящих! Тем временем Хэнк надёргал съедобных кореньев, дикого лука, растолок рукояткой ножа кусок каменной соли и бросил всё в котёл.

Дымящееся горячее мясо Хэнк выложил на плоский камень, а котёл поставил охлаждаться в воду. Мун ждал знака приступить к еде, но Хэнк не торопился. Достал из травы глиняный кувшин и налил в чашки густого красного вина.

— Из брусники. — Хэнк придвинул чашку Муну.

Вино было терпким и хорошо настоянным. Мун с жадностью ел мясо. Вот бы сейчас посмотрел на него сосед Ваг. Перекосоротился бы от зависти! Хэнк налил ещё по чашке вина. Муну стало совсем хорошо.

— У тебя меткий глаз. Никто из инчей не смог бы убить сразу двух коз!

Хэнк достал из котла печень и разрезал её на две части.

— Ешь. От печени лучше бежит кровь по жилам.

Но Мун уже почти насытился и с грустью посмотрел на котёл, в котором оставалось несколько больших кусков мяса. Да, от такой пищи он, пожалуй, сумеет бросать копьё не хуже Хэнка, и жена будет довольна. Это не митай с морской травой, от которого мужчина становится вялым и равнодушным к женщинам. Может, поэтому Линга тайком бегает к воинам?

Мун вздохнул и собрался было пересказать свои невесёлые мысли Хэнку, но глаза его слипались, и разговаривать совсем не хотелось. Он заснул здесь же, возле котла. Хэнк несколько минут с грустью смотрел на своего нового напарника, потом пошёл в пещеру, где был полумрак и где он привык отдыхать после охоты.

Вечером они обошли северную часть долины. Хэнк знал, что там обитает большое стадо коз. Но охота не получилась. Они наткнулись на Летающую Рыбу. Она была мертва. Огромное стальное туловище с треугольными крыльями, с множеством рваных дыр лежало на брюхе. Запах гари ощущался издалека. В сотне шагов от мёртвой Рыбы возле скалы лежал человек.

Отец Муна любил старые песни и умел взбираться за птичьими яйцами на самые высокие утёсы. Это уменье и отсутствие страха перед высотой перешло к Муну. А в остальном их семья ничем не отличалась от сотен других, живущих в посёлке. Они занимали такую же маленькую каморку с узким окном под крышей в длинном деревянном доме. На травяных циновках хныкали и ссорились три младшие сестры Муна. Зимой они вечно путались под ногами, а от циновок пахло мочой. В конце одной из зим две сестрёнки умерли от кашля, и в каморке стало просторней. Когда настало время, Мун женился на маленькой круглолицей Лин-ге, девушке из соседнего дома, и она родила ему двух сыновей.

Мун совсем не был горбатым, хотя слегка сутулился при ходьбе. Свою кличку он получил в наказание несколько лет назад, когда однажды спел песню Соца о толстых животах.