Остров затонувших кораблей

Отойдя подальше берегом, по самой кромке воды я пополз к лодке. Набежавшая волна окатила холодом, одежда намокла и стесняла движения, но я двигался вперед. Без азарта и сердечного гула жизнь была столь пресной, что и жить не стоило. Иногда сердце сжималось от страха — что я делаю, зачем мне это? Я замирал, готовый броситься в лес, обратно к блокгаузу. Но, посмотрев в сторону беспечных сторожей, я вновь убеждался, что мне не грозит опасность, и продолжал подкрадываться. Я был охотником, смелым разведчиком, первопроходцем в опасных землях. И потому — героем!

Я испытывал духовую трубку ещё тогда, на каракке, но результата не дождался. А мне было интересно, стоит ли эта игрушка того, чтоб я таскал её с собой? Птичек то она сшибала, спору нет. А вот человека, правда может усыпить? Том говорил, что да. Так ведь говорить можно что угодно. А в деле кабы косяк не вышел.

Вот я и решил: ничего страшного не случится, если я всажу стрелку в одного из часовых да посмотрю, чего будет.

Так и сделал. Я подкрался ярдов на двадцать, достаточно для точного попадания. Вот только попасть надо было в шею, или туда, где тело не закрыто плотной тканью. В этом мне повезло — один из голодранцев был в коротких бриджах и рубахе. Я приспособился попасть ему в икру.

Что тут началось! Француз дико заорал: «Ыыыыыы», бросил мушкет и давай плясать, заглядывая под ноги в поисках страшной змеи. Отскакав на песок, подальше от травы, он упал на землю, обхватив ногу обеими руками. Второй часовой оружия не бросил, подхватил подмышку и кинулся к товарищу. Пока они разглядывали место «укуса», я потихоньку отполз подальше в кусты и стал ждать результата.

Проклятый француз никак не хотел кончаться. Наоборот, он вдруг стал энергичным и замахал руками, указывая едва ли не на меня. Я похолодел. Вот так дела! Мерзавцы вероятно, извлекли шип и обо всём догадались.

Пора было уносить ноги. Не поднимая спины, я пополз назад. Пока не упёрся в две ноги в заношенных башмаках. Пригвоздив меня до земли, в спину уперся ствол мушкета.

Пока я увлечённо занимался испытанием духового ружья, двое пиратов возвращались из лесу. Нужно же было моей Фортуне как раз в этот момент отвлечься! Я замер, словно надеялся, что обо мне забудут. Не тут-то было. Нога в ботинке больно ткнула меня под ребро. Пришлось подниматься.

Французы не церемонились. Мне скрутили руки за спиной и поволокли к берегу. Там бросили на песок, на полосе прибоя. Добро, хоть не подвесили за ноги, как любил делать Флинт.

Сначала меня били. Потом избивали. А затем снова били. Лишь потом стали пинать. Всё, что я мог — это подставлять под удары спину, а не живот. Волны накатывали на песок, смывая кровь и не позволяя мне потерять сознание.

Затем бросили в шлюпку и отвезли на корабль. Где снова били, ни о чём не спрашивая. Бен терпеливый, к боли привык. Но это не значит, что Бен любит, когда его бьют. Я просил, кричал, даже плакал. Бесполезно. Меня не слушали. Просто били все, кому не лень. Словно им больше делать было нечего.

Затем вдруг потемнело в глазах, а затем радужные круги вспыхнули в темноте, словно зовя меня к их яркому мерцанию. Я понял, что умер и на радужных лучах лечу в рай, к небесному спокойствию… Боль ушла.

Пришёл в себя в полной темноте. Сначала подумал, что ослеп, глаз невозможно было разлепить от засохшей крови. Лицо распухло от побоев, во рту стоял такой привкус, будто я наелся ржавчины.

Но запахи я ощущал как никогда хорошо. Запах крови, отдающий железом, и запах трюма, который невозможно было спутать ни с каким другим на свете. Смешанный запах тухлой воды, гнилого дерева, старой пакли, крысиного помёта и смолы. Я чувствовал, значит, я был ещё жив.

Чего от меня хотели французы, я так и не уразумел. Зато прекрасно понял, почему Флинт и другие так их ненавидят. Нет, не французов — проклятых лягушатников!

Первым делом я попытался встать. Это мне не удалось, зато с удивлением я обнаружил, что руки мои свободны. Либо плохо связали, либо освободили от пут, пока я был в беспамятстве. Умостившись на спину, я принялся растирать ноги, не обращая внимания на боль. Честно говоря, боли почти не было. Но я знал, что она вернётся. Сейчас просто отступила, притупилась от слишком большого наплыва острых ощущений.

Что-то упирало в рёбра и спину. Жёсткие витки. Я лежал на бухте толстого каната. Став на колени и пощупав вокруг, я понял, что нахожусь под якорным битенгом.

Всё, что мне оставалось — устроиться поудобнее и ждать.

Ждать пришлось долго. Очень долго. Раз пять я засыпал и снова просыпался от боли. Любое движение причиняло боль.

Я уж думал, что обо мне забыли, как вдруг хлынул поток свежего воздуха и неяркий свет резанул по глазам. Я открыл припухший глаз и увидел лицо в полосатой шапочке, освещённое фонарём.

Человек проквакал что-то. Разумеется, я его не понял.

— Вылазай! — повторил он на корявом английском, и поманил меня взмахом фонаря, подтверждая приглашение. Ничего не оставалось, как подчиниться.