Остров женщин

Нужно сказать, Виолета весьма забавно рассуждала на такие темы. Я бы с удовольствием обратила все в шутку, но тогда я не узнала бы, о чем Виолета в свои восемнадцать действительно думает, а я обязана была быть в курсе. Сознавать это было приятно, и не потому, что давало мне власть над ней, а потому, что делало сопричастной общему делу — вместе с мамой и матерью Марией Энграсиа нести за нее ответственность. Поскольку я понимала, что в этом возрасте с Виолетой нельзя говорить как попало, я, подлаживаясь под ее легкомысленный тон, решила осторожно перевести разговор с тети Лусии и Тома на нее саму.

— А что говорит мать Мария Энграсиа? Не думаю, что она будет в восторге, если ты выйдешь замуж не по любви, а по расчету. Брак — таинство любви, и тебе это известно не хуже меня.

— Мать Марию Энграсиа я в таких делах слушать не желаю. Знаешь, что она хочет, чтобы я сделала?

— Нет, не знаю.

— Конечно, не знаешь, но как ты думаешь, чему, по ее мнению, я должна посвятить свою жизнь?

— Наверное, стать монашкой.

— Как ты узнала? Она тебе тоже это предлагала?

— Да ты что! Просто я знаю, на что она способна.

Виолета была искренне удивлена, что я сразу отгадала, и это лишний раз свидетельствовало о ее наивности, так как, на мой взгляд, мать Мария Энграсиа была абсолютно предсказуема. Желая еще больше удивить ее, я добавила:

— Она хочет, чтобы ты стала монашкой, поскольку убеждена в твоем призвании. Именно потому, что, скорее всего, у тебя его нет, мать Мария Энграсиа, будучи монашкой до мозга костей, уверена в противоположном и считает, что лучше нас всех и конечно же лучше тебя самой знает, к чему ты склонна. Так?

— Более или менее, хотя говорит она по-другому. Когда она говорит, мне иногда кажется, что где-то в глубине души я сама этого хочу. Она думает, я святая, а то, что я люблю погулять, что у меня без конца новые кавалеры, что я тщеславная и заносчивая — это якобы потому, что сердце у меня еще не успокоилось, и успокоится оно только тогда, когда я вручу душу свою и тело Господу нашему Иисусу Христу. Поэтому лучше всего, если я стану монашкой, как она, ведь, по ее словам, она в молодости тоже была кокеткой, и у нее даже был жених из Мадрида, из знатной семьи, и этот парень сходил по ней с ума, но мать Мария Энграсиа сказала ему: «Прости, Альберто, что разбиваю тебе сердце, но в жизни нет ничего выше Господа нашего Иисуса Христа». С тем она его и оставила, а сама отправилась в монастырь Адоратрисес в Мадриде и умоляла ради Бога принять ее, чтобы она могла полностью посвятить себя Господу. Теперь вот она тут, у нас… А еще она рассказывала, как у нее дома все радовались, и плакали, и устроили ей праздничные проводы, словно она первый раз выезжала в свет, хотя на самом деле она от этого света укрывалась, чтобы никогда не выходить замуж и посвятить свою жизнь Господу. Ее божественный супруг — Иисус Христос, с ним она обвенчана, поэтому, как и все монахини, носит на безымянном пальце правой руки золотое кольцо и должна быть верна ему, как обычная женщина — своему мужу.

~~~

Опять стояло лето, и опять был июнь, который казался бесконечным. «Никуда от него не деться», — думала я в тот вечер. Прошел сильный дождь, после него воздух стал свежим и душистым. Между абсолютно желтым небосводом и землей словно вспыхивали тысячи желтых огоньков, светивших ровно столько, сколько было нужно, чтобы мы их заметили. Как ни печально, я никогда не могла уследить за этим странным вечерним светом, сколь бы пристально за ним ни наблюдала. Вот и в тот вечер прозрачная желтизна, которая мерцала над неподвижным морем и окутывала необычной дымкой ежевику и деревья в саду тети Лусии, ускользала от меня. Я чувствовала возбуждение, но не радость. Разлитая в вечернем воздухе грусть привела меня на стену в саду тети Лусии, откуда, словно со второго этажа, был виден наш дом. Внезапно я заметила притаившегося мужчину, но не сразу его узнала. Что, интересно, делает здесь отец? Время от времени он вставал на цыпочки, пытаясь заглянуть за изгородь из бирючины. Странное занятие, совсем на него не похоже! Он меня не видел, но, видимо, услышал какой-то шум, выпрямился и исчез в направлении моста. В такой ситуации хорошо одетый мужчина выглядит еще более нелепо, чем классический бродяга. Он что, шпионит за нами? Когда я рассказала об этом маме, она расхохоталась, и меня это покоробило. Меня вообще теперь раздражало, что она смеется, когда я говорю о серьезных вещах. Надеясь испугать ее, я сказала:

— Он строит дом и хочет забрать у нас Виолету, потому что ему в доме нужна женщина.

— Не думаю, что Виолета станет заниматься домашним хозяйством, — сказала мама. — Она не слишком склонна о ком-то заботиться, ей больше нравится, когда заботятся о ней, тебе не кажется?

Я была вынуждена признать, что мама права.

~~~