Ренса невысокого роста и плотная, а появившийся человек высок, хоть и неуклюж, и похож на гусеницу-многоножку, конечности которой не умеют действовать слаженно. Кожа у Ренсы теплого бронзового цвета, значительно потемневшая за годы, проведенные в море, а у этого мужчины такая белая, что аж слепит. Такая бывает у тех, кто постоянно сидит в помещении. Впервые я увидела этого мужчину утром. Он взошел на борт с забитыми книгами чемоданами, которые с трудом мог поднять. У него был билет до Траллии, куда готовилась отбыть «Лизабетт».
Увидев его в тяжелом шерстяном бушлате, я решила, что он ровесник отца. Только очень сутулый, как все ученые. Голова обрита наголо – а зря, из-за формы черепа это ему совсем не идет. Позже, когда Ренса заставила меня помогать ему таскать вниз багаж, я поняла, что он почти моего возраста. Странный человек, хотя мне он понравился. Мы много не говорили, обменялись всего несколькими фразами, но сразу стало ясно, что он из тех людей, которые сразу переходят к сути.
Внизу на причале какое-то шевеление, ветер треплет ритуальные флаги, повешенные днем Кайри. Натягиваю перчатки, бесшумно скольжу вниз и ступаю на балку, перекрестную мачте. Затем еще ниже. Наконец, нащупываю пальцами босых ног рею, отползаю в сторону и зависаю, держась одной рукой.
Ренса делает рывок вперед и начинает спускаться по трапу на причал, где останавливается, тихо урча, автомобиль. Может, это еще один пассажир? А багаж прибудет следом в грузовике или телеге, запряженной лошадьми, и не вечером, а при свете дня. Выходит, Ренса многое от меня скрывает.
Мы почти никогда не берем пассажиров – место для них не предусмотрено. Единственная каюта уже занята Ученым. Нам с Кайри не велели освободить наше крохотное жилище. Не будет же человек, подъехавший на автомобиле, спать в гамаке с матросами?
Я продолжаю спускаться с мачты: двигаюсь бесшумно, словно призрак. Тем временем из нутра автомобиля появляется шофер. Он поправляет белые перчатки и, трусцой обежав машину, распахивает дверь с противоположной стороны.
На причал выходит мужчина или юноша – издалека определить трудно, тем более в темноте. Он определенно молод, одет в хорошо скроенный костюм и белую рубашку. Расправив плечи, оглядывается, задержав взгляд на кораблях королевского флота и «Лизабетт». На долю секунды, как мне кажется, на лице его появляется улыбка.
Движения легкие и странным образом знакомые. Кивнув водителю, он даже не пытается помочь тому выгрузить багаж. Сумок слишком много для пассажиров того класса, которые покупают у нас билет на проезд. И слуг у них не бывает.
Что, седьмое пекло, здесь происходит?
Сильный порыв ветра выбивает пряди из косы и раскачивает рею под ногами. Звуки граммофона не позволяют услышать голоса, но происходящее понятно и без этого. Ренса делает странные поклоны, будто не знает, как приветствовать прибывшего. И очевидно, нервничает.
За прошедший год я видела ее в разном состоянии: плачущей, расстроенной, твердо держащей штурвал во время шторма в открытом море. Еще она бесстыдно фальшивила, когда пела по вечерам, и скрежетала зубами, слушая мои возмущенные речи. Но я никогда – никогда! – не видела, чтобы она пребывала в растерянности и не знала, как поступить.
Мужчина помогает ей, протянув руку. После рукопожатия они обмениваются парой фраз. Затем привычным жестом мужчина отпускает шофера. Я пригибаюсь и пытаюсь найти в кармане куртки подзорную трубу. Раскладываю ее, кручу, подбирая нужный фокус, и направляю на гостя. Ренса держит фонарь рядом с его лицом, и мне удается разглядеть карие глаза. Изогнутые в самодовольной улыбке губы. Рука поднимается пригладить растрепавшиеся волосы, и становятся видны магические рисунки на ее запястье.
Он последний из всех живущих в Киркпуле, кого я ожидала увидеть. Что делает здесь парень из доков?
Торопливо пробираюсь по мачте, цепляясь за тросы. Взгляд то и дело натыкается на освещенные корабли принца, так отчетливо выделяющиеся в темноте. Ветер усиливается, оживляя ритуальные флаги. В тех местах, где свет падает на водную гладь, видно, что появилась рябь, а за ней и мерцание. Не думаю, что погода будет такой же и утром: перед рассветом обычно поднимается киркпульский бриз, но сейчас мне не до этого. Разворачивающееся перед глазами действо выводит меня из равновесия.
Парень пришел жаловаться на меня Ренсе? Из-за того, что я сказала о принце и ему подобных? Скорее всего, нет, к чему тогда багаж? Но что же происходит?..
Касаюсь пальцами ног реи, мокрой от вечерней росы, и медленно переношу вес с одной ноги на другую, попутно соображая, что делать. Ренса и парень исчезли – видимо, спустились на нижнюю палубу.