Егор не боялся. Не в директорше дело. Дело в том, что не должен больше Копчик трогать Ямщикова. Пусть Редактор ходит спокойно. Так хочется Егору. Так ему лучше почему-то. Хотя бы потому, что не надо отвлекаться на Веньку мыслями, когда думаешь о чем-то серьезном. Например, о парусах…
И вообще, рылом не вышел Копчик, чтобы таких, как Венька, ломать. Уж если даже ему, Кошаку, Редактор не по зубам, то другим и подавно…
Егор удивленно прислушался к себе и понял: сознание, что Венька Редактор ему не по зубам, не вызывает ни озлобления, ни простой досады. В другое время, еще недавно, Кошак спать бы не мог, придумывал бы способы, как сделать этого гада Ямщикова покорным. А сейчас? Что же случилось? Все мысли текут словно на фоне синего экрана, где вырастают многоэтажные, неотвратимо наплывающие паруса…
Но ведь в глубине души Егор отступился от Веньки еще
Впрочем, он и не пытался разбираться. Воспоминание о парусах опять стало главным. Они двигались уверенно, словно их нес не корабль, а сама судьба. Или время. То нерушимое, равномерное, безостановочное время, о котором думал Егор, когда смотрел на маленький снимок сорок восьмого года.
И это движение парусов в памяти Егора совершалось под сумрачную мелодию песни, которую в фильме пели матросы. Егор удивился, что вспомнились слова:
И еще:
И дальше:
Стоп… Это уже не из фильма. Это песня Камы. Как две песни сложились в одну? Вроде бы и не похожи… Нет, что-то есть похожее. Настроение? Или то, что там и там — про острова?
Был бы здесь Кама, взял бы гитару… Тогда можно было бы сравнить эти песни.
Но Камы нет. Есть лениво усмехающийся Курбаши, вечно сонный Мак-Макарона, облизывающий пухлые красные губки Валет. И Копчик… Тот уже начал заводиться. Скоро запсихует. Потому что наверняка принял минутную задумчивость и рассеянную улыбку Кошака за ленивое презрение к нему, к Копчику.
А Егор поймал себя на том, что смотрит на всех как-то издалека. Словно прощается… Да ты что, Кошак?! Из-за Копчика, что ли? Неужели все ломать из-за этого кретина?
— Ничего я Клаве объяснять не буду… — Егор мягко потянулся и поудобнее устроился на табурете. Грудью лег на стол. — Я тебе, Копчик дорогой, объясню. Ты своими психологическими экспериментами… Эксперимент — это значит опыт, Копчик… Ты ими всем нам свинью подкладываешь. — Он весело оглядел всех по кругу: — Кстати, интересная информация, джентльмены. И ты, Копчик, послушай… Созрела негаданная сила в лице микромышат нашей образцовой школы. В классе, где Венькин брат учится. Лидер — некий Стрельцов. Грозили нашу резиденцию отыскать и выжечь нас, как клопов… Может, и не выжгут, но хорошую дымовуху эти гаврики пустить могут. Бдите…
— Стрельца я знаю, — подал голос Позвонок. И, польщенный общим вниманием, заторопился: — Он недалеко от нас живет, у него сестра большая уже тетка, начальница в клубе «Искра», я туда раньше ходил… А отец Ваньки Ямщикова им шахматы сделал большущие, вот такие, на своем станке точил. Я у них одного короля стырил, они его чуркой от городков заменили, а Ванькин отец его снова сделал в своей мастерской, на станке…
— Богато живет мужик, — лениво сказал Курбаши. — Мастерскую имеет с техникой…
— Да не… — Позвонок хихикнул. — Это у него сарай. А станок маленький… Я видел, мы почти рядом живем.
— Сарай-то во дворе? — безразлично спросил Копчик. И Егор насторожился.
— Ага. Рядом с нашим забором…
— Кто кому еще дымовуху… — Копчик суетливо подобрался. Глазки сделались как буравчики. — Стружки, они хорошо горят…
— И хозяину штраф от пожарников, а го и срок, — подал реплику сонный Мак. — У Копчика котелок тумкает…
«Только без горячки, — сказал себе Егор. — Только виду не показывай, что тебя это царапает…»
Он сказал с безразличным зевком:
— Совсем ты съехал по фазе, Копчик. Засыплешься ни за что.
— Это как? — Глазки-шурупы ввинтились в Егора.
В самом деле, как? Сунут в щель сарая бумажный пакетик с простой химической смесью. Она известна любому, срабатывает через несколько минут. И никаких следов.
Стараясь не показывать беспокойства, Егор сказал:
— Курбаши, объясни этому болвану. Закон нарушает…