Русские моряки не знали еще всего коварства здешних тайфунов. Не ведали, что оказались в самой середине бури, в так называемом «глазе урагана». Чудовищные вихри тайфуна движутся по кругу, оставляя в центре небольшой участок — «глаз», или «око», — где ветра нет, лишь толчея непомерных волн. Однако тайфун весь, целиком, сдвигается над океаном. Перемещается и его центр. И краткий штиль настигает мореходов перед переменой сокрушительного ветра…»
Егор не раз видел на журнальных фотографиях такие кольцевые и спиральные циклоны, снятые со спутников. В центре облачных завихрений часто заметен похожий на копейку глазок. Место короткого обманчивого штиля среди ревущих ветров.
И вдруг мелькнула у Егора мысль, что сам он тоже, как суденышко-скорлупка, оказался в таком штилевом глазке. Прежние ветры никуда не гонят его, отошли в сторону. Откуда подует новый ветер — неясно. А пока весь декабрь Егор болтался на «мертвой зыби» — с неясным настроением, со смутными желаниями, без друзей, без цели, без планов. Потому что Среднекамское речное училище — это все-таки минутное вдохновение, не больше. Михаил, кажется, во многом прав…
Впрочем, сравнение нынешней жизни с «глазом тайфуна» было весьма натянутым. Потому что прежний ветер вовсе не был штормовым. Наоборот — ленивое дуновение, ленивое плавание. Куда глаза глядят. Одно лишь похоже — этот «ветерок» не хуже тайфуна мог посадить корабль Егора на камни и раздолбать в щепки. И разрыв с «таверной» не был ли попыткой поставить «штормовую бизань», чтобы встать носом к ветру?
Может быть, не только сочувствие к Редактору толкнуло на это Егора? Может, еще инстинкт вечно настороженного Кошака?
О крахе Курбаши и конце «таверны» Егор узнал от Пули. Недавно. Увидев Пулю в школьном коридоре, он вдруг решил, что лишняя информация не помешает, и прежним тоном сказал:
— Пуля. Сюда.
Тот подошел, мигая от робости.
— Ну? — усмехнулся Егор. — Как там ваша подземная жизнь?
— А? — сказал Пуля и замигал сильнее.
— Балда! Что нового в «таверне», спрашиваю!
— Я не хожу, — прошептал Пуля и завозил ботинком по полу.
— Не ври, Пуля.
— Не-а… я правда. Никто не ходит. Курбаши ее закрыл.
— Почему?
— Он в армию захотел пойти.
— С чего это? У него же отсрочка, завод такой…
— А он захотел, чтобы в декабре. Сам на комиссию пошел.
— Следы заметает, что ли?
— Я не знаю… Только он не успел. Его в милицию забрали.
Егор присвистнул.
— За что?
— Я не знаю…
— Может, за колеса?
— Ага. Что-то говорили про колеса. Только я не знаю… Валета тоже забрали, а потом отпустили.
— Его-то за что?
— Не знаю… Потом нас тоже в милиции спрашивали, чему он нас учил…
— Валет?
— Ну… Курить или вино пить. И вообще… Я сказал, что не…
— С родителями в милицию вызывали?
— Ага… С отцом.
— Выдрал?
— Еще бы, — по-взрослому вздохнул Пуля. И Егор вдруг понял, что не испытывает ожидаемого удовольствия от покорности Пули и его унижения.
— А Копчик?
— Я не знаю… Он еще раньше с Курбаши поругался. Он теперь с Салтаном ходит, у них какая-то «каптерка». В сарае…
Это известие обеспокоило Егора. Курбаши «загремел», Копчик теперь ему неподвластен. Чего доброго, начнет выступать подлюга. Вместе с Салтаном… Но тревога была мимолетной. Не мог Егор бояться Копчика, гниду такую. Да и Салтан был фигура мелкая, с Курбаши и сравнивать смешно.
Больше тревожило другое. Не потянулась бы ниточка от Курбаши и Валета к нему, к Егору. Хотя какая? Ни в каких «делах» с ними Кошак не участвовал. То, что в «таверне» был своим человеком, само по себе еще не грех. Катался на угнанных мопедах? Но он не обязан знать, что они попали к Валету или Копчику незаконно.
Размышления эти прервал Пуля. Вдруг сказал с пониманием:
— Про тебя не спрашивали, ты не бойся.
— Идиот! Кто боится-то? Иди давай… Да не вздумай с Копчиком связываться, ноги оборву…
— Не, я не буду… — опять вздохнул Пуля.
… Шли дни, монотонные и без всяких важных событий. Никто из прежних обитателей «таверны» Егору не встречался. После школы идти домой не хотелось, и Егор шел смотреть какой-нибудь старый фильм или просто бродил по улицам. Погода стояла мягкая, снежная. Недалек был Новый год. На центральной площади строили сказочный городок из прессованного снега и фанеры, ставили карусели и горки. Многое еще было не готово, но ребятишки из ближних школ и кварталов уже резвились там. Их не прогоняли. Зашел один раз на площадь и Егор. Прокатился на ногах с высокой горки, не упал. Остановился в конце ледяной дорожки довольный собой. Тут ему под ноги, сидя на фанерке, въехал пацан в мятом пальто и растрепанной шапке. Стукнул головой о колени. Егор поднял нахала за шиворот. А тот вылупил глаза-пуговицы, заулыбался и спросил:
— А где дядя Миша?
Это был Заглотыш. Егор выпустил его: все-таки знакомый.
— Ты чего под ноги людям кидаешься?
— Меня занесло… А где дядя Миша?
— У себя в Среднекамске, где еще ему быть?
— Заехать обещал… — сказал Заглотыш. И вдруг обернулся, забыл о Егоре, завопил: — Эй, Мартышонок! Обожди! — И помчался куда-то, махая фанеркой. Вот тебе и «где дядя Миша».