Острова и капитаны

А Костик, заплакав злыми слезами и почти не помня себя, сказал ей, что, значит, она «сама такая, если заступается за этого гада»…

Короче, много чего было потом, и в конце концов Костика вытурили из корабельного экипажа, потому что «там во главе колонны пойдут самые достойные, а не те, кто позволяет себе дикие выходки». Глебу, конечно, тоже попало за те слова, но ему-то что? Он в экипаже все равно не был…

Наум Львович, бывший штурман, а теперь руководитель кружка судомоделистов и юных моряков, которые строили фрегат, трижды ходил к Доре, уговаривал, рассказывал, как работал Костик на строительстве. Но без толку. Дора Борисовна сказала, что у них в классе самоуправление, и раз ребята решили не допускать Бессонова, так и будет. А никакого самоуправления нет, потому что все ребята за Костика, только привыкли голосовать, как велит Дора…

— А мама что же? — поинтересовался Егор.

— А что мама… От нее тоже попало. Говорит: «Может, и правильно дал этому Самойлову, но зачем Грубить учительнице…» А еще говорит: «Если будешь хвастаться отцом, сниму портрет, так и знай…» А я когда хвастался?

Они разом посмотрели на фотографию.

Егор тихо спросил:

— А при чем портрет-то?

— Да так… Не знаю… — Костик сосредоточенно выдергивал нитки из продырявленной на колене трикотажной штанины. — Она еще и раньше говорила: «Может, лучше повесить папину фотографию у тебя над столом?» Это там, в другой комнате…

— Почему? — помолчав, спросил Егор.

Костик намотал длинную нитку на палец.

— Ну… наверно, чтобы каждый раз не спрашивали, кто это… Те, кто приходит.

«Значит, есть уже «те, кто приходит», — подумал Егор.

Что ж, матери Костика всего тридцать один год… Тем, кто приходит, конечно, неловко встречать живой, искрящийся взгляд капитана Бессонова…

— А ты что сказал? — нерешительно спросил Егор.

— А я сказал: не дам. Пусть висит.

«Вот так, — подумал Егор. — Ни распутать, ни помочь». Но помочь можно было в другом.

— Давай-ка одевайся. Пойдем.

— Куда?

— В школу… — Егор почувствовал на щеках привычный холодок — тот, который ощущал каждый раз перед тем, как «влезть в очередную историю».

Костик вскинул мокрые глаза:

— Зачем?

— Затем, что рано ты сдался. Драться надо.

— Как? — Он печально улыбнулся.

— А вот так! В конце концов, при чем здесь ваша Дора Борисовна? Это пионерский праздник, а не классный час. Все газеты пишут про самостоятельность отрядов…

— Ха, газеты… — сказал Костик. — Что они ей… — Но глаза быстро высыхали.

— Одевайся, тебе говорят.

Костик исчез в другой комнате и тут же вернулся в школьной форме.

— Если надо, к директору пойдем, — сказал Егор.

— А он спросит тебя: «Вы кто такой?»

— А я скажу: брат.

— А врать нехорошо, — с дурашливо-нравоучительной ноткой ответил Костик. И улыбнулся.

Улыбнулся — это уже здорово!

Егор деловито объяснил:

— Никакого вранья. Мой отец, Анатолий Нечаев, был таким другом твоего прадедушки, что покрепче всякого родства. Так что на должность двоюродного брата я вполне гожусь…

Костик перестал улыбаться.

— По правде?

— Да.

— Тогда пошли… Пусть ничего не получится, все равно…

Когда шагали к школе, Костик вдруг сказал:

— Я никогда отцом не хвастался… А мама все равно говорит: «Гордиться можно, а хвастаться незачем». Говорит: «Неважно, чей ты сын, а важно, какой ты сам…»

— Все важно. И чей ты сын — тоже. И чей внук и правнук… Костик, а повесть Арсения Викторовича будут печатать в журнале. Сегодня сам главный редактор сказал.

— Правда? — Костик опять заулыбался и даже запрыгал рядом.

— Значит, сейчас ты правнук писателя… Хвастаться не надо, а гордиться можно.

— Егор… — Костик поглядел сбоку смущенно и хитровато. — А твои стихи… может, тоже когда-нибудь напечатают?

— Может быть… — не удержался Егор. — Редактор обещал, что возьмет «Балладу о хронометре». В ближайший номер даже…

— Ой… значит… — Костик прикусил улыбку и сбил шаг.

— Что?

— Да так.

— Ну что все-таки?

Костик шепотом и вроде бы шутя, но смущенно сказал:

— Выходит, я и брат поэта?

— Ну, поэт из меня… как весло из кочерги… А кой-каким журналистским приемам Гай меня научил. Так что пошли смелее… — Школа была рядом, и Егор взял Костика за руку.

Но в школе никого из нужных людей не оказалось. Ни вожатой, ни директора, ни Доры Борисовны, ни Наума Львовича. И во дворе уже было пусто. Цветные паруса с фрегата были сняты, мачты и реи голо торчали над крышей мастерской.

— Ну и ладно, — вздохнул Костик.

— Да нет, не «ладно», — хмуро возразил Егор.

— Все равно ничего не выйдет… Я ведь не поэтому с тобой пошел…

— А почему же? — недовольно сказал Егор.

— Ну, так… Потому что с тобой…

Они медленно зашагали обратно. Костик озабоченно поглядывал на Егора. Тот сердито насвистывал: «Мы помнить будем путь в архипелаге». Посвистел, сказал:

— Наверно, это и завтра не поздно решить.

— Ты же ночью уезжаешь!

— Ну, застряну на сутки.

— А не влетит?

— Влетит.

— Ой… Не надо, Егор.

— Ты лучше скажи: говорил с мамой насчет Среднекамска? Чтобы приехать летом?

— Говорил, конечно.

— И что?

— Ну, как полагается… «Если не будет троек…» «Если будут деньги…» Да отпустит! Ей же лучше, отдохнет от меня.