Острова Луны

– А ну, чш-ш-ш! Расщебетались, птенчики, – зашипел вдруг Но-нор. – Прибыли.

Следующие несколько шагов Карина проделала, прислушиваясь не к звукам, доносящимся откуда-то спереди, но к странным ощущениям внутри. Как будто во мраке отчаяния все же что-то брезжило. Там – искра надежды, там – лучик привязанности. Там, сям… Названия этой смеси эмоций она не могла подобрать, хотя на словарный запас не жаловалась.

Появилось новое ощущение, вполне физическое – словно сбоку увеличилось свободное пространство. Ощущение возникло в позвоночнике и настойчиво заставляло поворачивать голову то в одну сторону, то в другую – коридор расширялся, соединяясь с другими снова и снова. Вероятно, все комнаты гостевого дома были опутаны сетью внутристенных ходов. А все эти ходы, как говорил паучерт, в конце концов выходили из стен, соединялись и становились одним-единственным, но очень, очень широким.

Коридор упирался в стену – скорее всего, за ней начинались условно несекретные помещения. Оттуда и доносились странные звуки. Не сами по себе, а необычные для этого места. Как будто кто-то играл на арфе.

В стене, разумеется, скрывался проход. Но-нор ловко вскарабкался по неровно пригнанным друг к другу камням.

– Look, who’s crawling up my wall[3], – пробормотала Карина.

В свое время эта песенка попала в ее плеер из аудиоприложения к учебнику английского языка класса эдак для третьего. Учебником она не пользовалась, а вот песня ей понравилась – за весьма «тяжелую» обработку, надо понимать. Но-нор хоть и был не совсем (а точнее, совсем не) пауком, но все равно – чертовски подходило.

Часть стены аккуратно отъехала, скрылась в глубине оставшихся неподвижными камней. Перед троицей открылся проход. Музыка зазвучала чуть громче.

Они вышли на галерею, опоясывающую круглый зал где-то на уровне низенького второго этажа. Зал был довольно ярко освещен, но ничего увидеть не удавалось, пока они не подобрались вплотную к перилам балкона. Если можно называть их перилами – этакое логическое продолжение грубого каменного пола, только вертикальное.

– Ого! – прошептал Митька, успевший первым. – Не похоже на вечеринку. Ну, или вкусы у них… специфические.

Карина не могла не согласиться.

Из середины зала, прямо из пола где-то на четверть выступал огромный шар. Приглядевшись, Карина поняла, что это не являлось шаром в обычном понимании слова. В провале пола клубился золотой, подсвеченный откуда-то снизу туман. Его завихрения то и дело нарушали шаровидную форму, норовя отделиться от общей массы и раствориться в воздухе зала. Ничего подобного девочке прежде видеть не доводилось, но не это притянуло ее взгляд и теперь не отпускало.

Над шаром в воздухе зависла Арина.

Вернее, Арисса. Мама.

Зависла совсем не так, как пару часов назад, когда мчалась по воздушным ступеням, чтобы усыпить дракона.

Лицо ее было запрокинуто так, что девочка могла сделать то, что до сих пор ей толком не удавалось, хоть и хотелось до ужаса. Рассмотреть каждую черточку Карина чуть не застонала, поняв, что воспоминания о маминой внешности у нее сохранились самые невнятные. Арисса до смешного походила на своих старших сестер – те же тонкие, чуть острые, удивительно гармоничные черты лица. Но в то же время отличалась – слишком широко расставленные глаза, другая форма надбровий – не изгиб, но разлет, – довольно длинный «мыс» волос выходил на лоб. В нормальном ракурсе лицо у нее имело форму сердца. Наверное, она была самая красивая из сестер.

Впрочем, сейчас определить степень красоты Ариссы было невозможно. И сравнить ее с сестрами – тоже. Она вообще не выглядела живым человеком. Казалась тонкостенным стеклянным сосудом, который был отлит точнейшим образом по форме человеческого тела Великим Мастером, никак не меньше. Золотой туман, тот же, что клубился внизу, заполнял этот сосуд сверху донизу, от крошечных пяток до аккуратной макушки, где прямой пробор словно упирался в поднятые волосы. Глаза – и белок, и зрачок, и радужка – тоже были залиты туманным, беспокойным золотом.

– Мамочки мои, – выдохнул Митька, – что же это?

Но-нор если и знал, то не ответил.

Арисса-сосуд висела не в пустоте. Ее словно пронизывали золотые лучи, ярче и плотнее тумана. Нельзя сказать, что женщина держалась на них гигантской марионеткой, нет. Она была нанизана на каждый луч, словно драгоценная бусина на тонкую иглу. Лучи-иглы занимали почти все свободное пространство, странным образом существуя отдельно от полумрака, будто их нарисовали на фоне. Искусно, с учетом перспективы, но именно нарисовали, – их сияние не разгоняло темноты.

– Они движутся, – снова подал голос Митька. Он, как маленький, стоял на коленях у перил, упираясь подбородком в собственные руки. Физиономия у него была восхищенная. Поймав Каринин недоуменный взгляд, он пояснил: – Эти лучи, они двигаются, туда-сюда.