Острова на горизонте(изд.1984)

С длинным острым ножом я направляюсь к полубаку, где лежат акулы. Да вот и боцман идет помогать. Распялив вместительную, с тремя сотнями острейших зубов пасть, мы вырезаем глубоко увязший в гортани рыбины крючок. У одной акулы, второй, третьей… До чего же мерзкие рыбины — рыбы моей детской мечты акулы! «Как? — воскликнул Гленарван. — У акулы в желудке оказалась бутылка?..» — «Самая настоящая, сэр. Только можно сказать, что она попала в брюхо акулы не прямо из винного погреба…» — «Том, достаньте-ка эту бутылку… Найденные в море бутылки часто содержат важные документы». Так. А не найдем ли и мы что-нибудь?

— Михалыч, вспори-ка акуле брюхо, слышишь? Иногда в желудке хищниц попадают разные предметы, — говорю я. — Бутылки, к примеру, с записками. Морские бинокли, болты, консервные банки, часы. В Англии, в Музее естественной истории, собрана целая коллекция предметов, извлеченных из акульих брюх. Все понял?

— Часы, говоришь? Это дело. Найти бы хорошие карманные! — смеется боцман. — Ну и кожища! Нож не берет.

— Вот ту не трогай. Я с нее шкуру снимать буду.

Палуба пустеет. Она тщательно вымыта. На золотистых досках розово сияют маленькие теплые лужицы, и от них поднимается парок. Грузно опускается к горизонту солнце. Нижний его край садится на пылающую кромку, и оно слегка сплющивается, похожее сейчас на красную дыню. А Володя налаживает кинопроектор: фильм показывать будет. Здесь же, на палубе. В салоне душно.

«Пес Барбос и необыкновенный кросс» — называется кинофильм. По белому скату ходовой рубки несутся незадачливые браконьеры. Хохот на весь океан. Будто и не было утомительнейшего дня. Время от времени из океана вылетают летучие рыбы и врезаются в рубку. Падают на головы матросов и парней из машинной команды.

А я пластаю акулу. Пообещал привезти в краеведческий музей пяток шкур акул разных видов. Потом, во время отпуска, чучела набью.

Боцман рядом сопит, помогает мне стягивать с акулы шкуру, аккуратно подрезает, отслаивает ее от плотных, беловатых мышц. Попыхивает трубкой и зло ворчит:

— Видел я многих людей, но таких, как ты… Кто тебе скажет спасибо? Ну, банан…

— Кто-нибудь и спасибо скажет, а у кого-нибудь при виде акулы шевельнется что-то в душе, в океан потянет, — устало возражаю я. — Работай, работай.

Катятся день за днем. Рука зажила, только шрам через всю ладонь остался.

Лов тунцов шел хорошо, но акулы досаждали по-прежнему.

Увы! Не обнаружили мы с боцманом Михалычем ни морского бинокля, ни карманных часов…

Нашли, правда, авторучку, заправленную чернилами, я ею месяц писал. Какой-то растяпа, вероятно, уронил с судна, акула и подхватила; да газету на немецком языке. Края были оторваны, но середина уцелела, и я прочитал и перевел на русский, что некая фрау Мюллер (Гамбург, Адальбертштрассе № 97) потеряла свою любимую собачку, порода черный пудель, по кличке Жужу, и обещает тому, кто найдет собачку, вознаграждение в сумме ста сорока марок. А в желудке голубой акулы мы обнаружили маленькую женскую туфельку тридцать шестого размера. Видно, шел по водам Атлантики пассажирский лайнер, молодая женщина стояла у его борта, качала ножкой над водой, а туфелька и соскочила.

Вот, пожалуй, и все. А жаль. Так хотелось привезти на берег и подарить музею бутылку с запиской, извлеченную из брюха акулы. Но вот однажды…

Рейс подходил к концу. Выбирали последний ярус. Тунцы, акулы… Незадачливый марлин попался — рыбина весом центнера в три, с толстым и коротким бивнем, в который превратилась верхняя челюсть. Шкура одного из марлинов уже хранилась в трюме, и я с сожалением подумал, что тот был помельче. Корифена клюнула, а потом луну-рыбу поймали. Была она такой огромной — ну точно диван-кровать, — что вряд ли бы мы вытащили ее на палубу, да и к чему? Мясо у луны-рыбы несъедобное, а для музея мы заморозили рыбу-луну помельче. Пока решалась ее судьба, рыба-луна спокойно кружила на поводце возле борта траулера, поглядывала на нас добрыми круглыми глазами, а вокруг нее шныряли акулы и даже тыкались рылами в упругие золотистые бока, но не трогали. Акулы как будто знали, что мясо рыбы-луны ядовито, вот и опасались: куснешь эту толстуху — и перевернешься вверх брюхом!

— Иди гуляй, — сказал боцман. Перегнувшись через фальшборт, он кусачками перехватил стальной поводец, и рыбина медленно погрузилась в фиолетовую глубину.

Вновь заурчал двигатель машины, поползла из воды хребтина. Концевая вешка показалась.

— Все-о! — возвестил боцман. — Конец работам! На океан, на память.

Он стянул с ладоней дырявые, много раз чиненные перчатки и кинул их в воду. Тотчас акула-собака метнулась и проглотила одну из перчаток, а в другую вцепились две акулы. Они дергали ткань, заглатывали, а мы, свесившись над фальшбортом, хохотали.

— Поздр-равляю всех с окончанием яр-русных р-ра-бот! — пророкотало судовое радио голосом капитана. — После уборки палубы пр-риглашаю всех в салон, на пр-раздничный ужин!

— Ур-ра! Да здравствует наш капитан! — заорали мы.