Острова пряностей

За то время, что Уоллес провел в джунглях, вооруженный сачком и дробовиком, интерес общественности к научным экспедициям, особенно рискованным путешествиям по диким местам, достиг небывалых высот. Дэвид Ливингстон открыл водопад Виктория на реке Замбези; Спик, исследовав совместно с Ричардом Бертоном район Танганьики, был близок к тому, чтобы отыскать наконец истоки Нила. На севере Канады одна за другой экспедиции отправлялись на поиски сэра Джона Франклина и его спутников, загадочным образов исчезнувших при попытке найти Северный морской путь от Атлантического к Тихому океану. Для тех, кто интересовался другими странами и культурой иных народов, мир становился более близким, а дальние страны — не столь безнадежно далекими. На океанских кораблях устанавливались паровые двигатели, и они уже не так сильно зависели от погоды, а первый построенный из железа корабль компании «Кьюнард» пересек Атлантический океан за девять с половиной дней. Огромный пароход «Грейт Истерн» водоизмещением 27 тысяч тонн — самый большой в мире на ту пору — продемонстрировал возможности кораблестроения; а француз по имени Де Лессепс приступил к осуществлению масштабного проекта — строительству канала через Суэцкий перешеек, который обещал сделать Индонезию гораздо более доступной для мира.

Как многие отшельники, проведшие долгие годы в добровольном изгнании, Уоллес тщательно планировал многочисленные дела, которые он собирался совершить по возвращении. Из Сурабийи на Яве он писал своей овдовевшей матери: «Теперь я, как видите, начал постепенно двигаться на запад, удаляясь от диких Моллукских островов и Новой Гвинеи по направлению к Яве». Его сестра Фанни вернулась в 1847 году из Соединенных Штатов и вышла замуж за профессионального фотографа по имени Томас Симс. Уоллес замечал: «Она написала мне письмо в прошлом месяце о том, как и где мне жить по возвращении домой. Конечно, моя дорогая матушка, после столь долгой разлуки я и не помыслю о жизни где-либо, кроме как рядом с Вами». Он беспокоился только о том, что в домике его матери может не хватить места для всех материалов, собранных за время экспедиций по Индонезии. Ему понадобится «небольшая спальня, одна большая комната или даже небольшая, и одно помещение под кладовку, чтобы хранить свои ящики и заниматься черновой обработкой материалов».

Если в ее доме не хватит места, он поможет ей с Фанни купить новый, более просторный дом. Ему бы хотелось обустроиться где-нибудь в пригороде, недалеко от Лондона: «Я бы предпочел жить подальше от городского шума, в тихом месте со своим участком и садом, но неподалеку от автобуса, чтобы можно было доехать до города».

По поводу более личных вопросов он советовался в письмах с Джорджем Силком, своим другом еще по Лестеру. Уоллесу было уже тридцать девять лет, и он надеялся найти женщину, которая стала бы его женой. «Я считаю, что хорошая жена, — писал он Силку со всей серьезностью, — это самая большая удача человека и единственный путь к счастью». Когда-то он полагал, что самое главное качество, каким должна обладать жена, — это способность к интеллектуальному партнерству; но долгие размышления и восьмилетнее одинокое существование в дальних странах заставили его изменить мнение. Теперь он считал, что «если небо пошлет мне любящую, добрую и хозяйственную женщину, я нисколько не буду сокрушаться об отсутствии у нее каких-либо талантов или даже образования».

Поиск жены оказался более сложным делом, чем охота на бабочек. Вскоре по возвращении в Англию Уоллес поселился в доме в западной части Лондона, который занимали его зять, сестра и мать, чей домик оказался слишком маленьким для воссоединившейся семьи. Также по совету Джорджа Силка он вступил в шахматный клуб. В клубе — как, возможно, и предполагал Силк — он познакомился с вдовцом, мистером Л. (Уоллес так и не открыл его полного имени), у которого были две незамужние дочери. Вскоре Уоллес начал ухаживать за старшей, часто навещал семью, посещал чаепития и обеды и стал надеяться, что она согласится стать его женой. Примерно в это время его зять-фотограф сделал портрет, на котором Уоллес выглядит уже не так, как в Сингапуре: вместе с аскетической худобой пропало и ощущение уверенности. Казалось, к Уоллесу вернулась робость, которая была присуща ему в юности. На этой фотографии он стоит очень неловко, со слабой улыбкой, будто смущаясь уже от самого вида фотоаппарата и пасуя перед лондонским обществом.