Островитяне

- О, не думайте! - говорил он солидному господину. - Наш немецкий народ - это правда, есть очень высокообразованный народ; но наш русский народ тоже очень умный народ. - Шульц поднял кулак и произнес: - Шустрый народ, понимаете, что называется шустрый? Здравый смысл, здравый смысл, вот чем мы богаты!

- Ну да; ну позвольте: теперь будем говорить Петербург. - Немец оглянулся по сторонам и, видя, что последняя из дам, Ида Ивановна, ушла во внутренние апартаменты, добавил: - Женитьбой пренебрегают, а каждый, как это говорится, имеет своя сбока прибока. Чем это кончится? Это как совсем Париж.

- "Сбоку припека" говорится, - поправил Фридрих Фридрихович и продолжал в другом тоне: - Ну, только тут надо соображать, какие тут есть обстоятельства. Это нельзя не соображать.

- Это совсем не отвисит от обстоятельствов, - отвечал, махнув рукою, немец.

- То есть, положим, по-русски говорится не зависит, а не "не отвисит", ну, уж пусть будет по-вашему: от чего же это, по-вашему, отвисит?. - От свой карахтер.

- Гм!.. Нет-с, этак рассуждать нельзя.

- Это верно так, что от карахтер. Вот будем говорить, чиновник - у него маленькие обстоятельства, а он женится; немецкий всякий женится; полковой офицер женится, а прочий такой и с хороший обстоятельство, а не женится. Наш немецкий художник женится, а русский художник не женится.

- Это камушек в ваш огород, - сказал Шульц, трогая Истомина за руку.

Истомин молча приподнял голову, спросил: "что?" - и хлебнул из непочатого стакана.

- Художник-с, - начал Фридрих Фридрихович, не отвечая Истомину и касаясь теперь руки солидного гостя, - совсем особое дело. Художник, поэт, литератор, музыкант - это совсем не фамилийные люди. Это совсем, совсем не фамилийные люди! Им нужно... это... впечатление, а не то, что нам с вами. У наос вами, батюшка мой, что жена-то? копилка, копилка. Ну, а их одна вдохновляет так, другая - иначе, их дело такое, а не то что по-нашему: сидеть да женины ноги греть. Это совсем не то, что мы с вами: им жен не нужно.

- То есть нам жен нет, может быть вы хотите сказать, - вмешался тихо Истомин. - Нам нет жен; еще не выросли они на нашу долю, любезный Фридрих Фридрихович.

- Чужие на вашу долю выросли, ха-ха-ха! - Шульц так и раскатился.

- Чужие! то-то вот вы заливаетесь, а вместо того лучше путем-то скажите-ка, где эти женщины для нас, пролетариев? Не вы ли вашу Кларочку так воспитываете?

- И очень, батюшка, Роман Прокофьич, и очень, государь мой, и очень.

- Ну, как же!

- Да-с, да; а вы вот скажите, бывали ли... есть ли, наконец, у художников идеалы-то простые? Можете ли вы себе представить, какую бы вы себе хотели жену?

- Могу-с и представляю. - Кто это, например?

- Анна Денман.

- Что сие такое за Денман? - Денман?.. Денман... это сие, которое ни за какие коврижки не покупается, Фридрих Фридрихович. Денман - это англичанка, жена скульптора, Джона Флаксмана. А хотите знать, что она сделала? И это расскажу вам. Когда Флаксман женился на ней, ему сказал приятель: "Вы, Флаксман, теперь погибли для искусства". - "Анна, я теперь погиб для искусства?" - говорил, придя домой, Флаксман. "Что случилось с тобою? Кто это сделал?" - встревожилась Денман. "Это случилось в церкви, - отвечал Флаксман, - и сделала это Анна Денман", и все ей рассказал. "Анна Денман не погубит таланта", - отвечала жена и повезла Флаксмана в Рим, во Флоренцию; она одушевляла его; терпела с ним всякую нужду; она сама сделалась художником и вдохновила мужа создать великую статую великого Данте - Данте, которого тоже вела женщина, его бессмертная Беатриче. Понимаете, благодетель мой Фридрих Фридрихович! что для художника возможна подруга, очень возможна; да понимаете ли, какая подруга для него возможна?.. Пусть ваша Клара будет Анною Денман.

- О! очень пусть; очень.

- Ну, вот тогда и еще кто-нибудь, кроме Флаксмана, скажет во всеуслышание, что "жена не помеха искусству". Только ведь, батюшка Фридрих Фридрихович, кто хочет взростить такое чистое дитя, тот не спрашивает дочку: "Кларенька, какой тебе, душечка, дом купить?", а учит ее щенка слепого жалеть, мышку, цыпленка; любить не палаты каменные, а лужицу, что после дождя становится.

- А что ж, я был бы очень рад.

- Э, полноте-ка, пожалуйста! Ну на что вам все это в вашей дочери? Что мы в самом деле такое, все-то какие есть искусники? Ведь уж как вы там хотите, а ваша лисья шуба вам милей Шекспира?.. что? Ей-богу, правда! Не думаете ли вы взаправду, что мы какая-то соль земли? напротив, вы и сами того убеждения, что мы так, что-то этакое, назначенное для вашего развлечения, какие-то этакие брелоки, что ли, к вашей цепочке. Ведь так? Вот этакой меховщик Кун, что ли, который вам шубы шьет, какой-нибудь Никита Селиванович, который своим братом-скотом торгует; банкиры, спекулянты пенькового буяна, да что-нибудь еще в этом роде - вот это люди! Они действительно дела делают, которые все сейчас можно привесть в копейки, они, значит, и нужны; а мы... да в самом деле, пусть черт сам разберет, на что мы? - Ни богу свечка, ни черту ожег.