Островитяния. Том первый

Наконец появился Дорн, и мы втроем поставили парус. В присутствии брата Дорна неожиданно приумолкла. Разговор теперь поддерживали в основном мы с Дорном, и хотя лодка принадлежала сестре, она уступила ее брату: он был теперь капитаном, а мы с Дорной матросами. Сначала мы, на веслах, вывели «Болотную Утку» из гавани, потому что ветер был противный. Еще немного — и вот мы уже плыли по реке. Большой парус туго напрягся, а мелкая, но упрямая зыбь разбилась о нос лодки, осыпая нас дождем мелких брызг.

Все вместе было так замечательно и я был так счастлив, что совсем не хотелось вторгаться в этот упоительный миг со своими заботами и тревогами и смущать покой Дорны. Только увидев ее вновь, я понял, что моя любовь намного глубже и намного богаче оттенками, чем я предполагал.

В тот же вечер, перед сном, мне удалось наедине перемолвиться с Дорной.

— Нам с вами нужно поговорить, Джон, — сказала она, — но пусть сначала уедет брат.

Дурное предчувствие охватило меня.

Следующий день я провел с Дорном, не выказывая недовольства, поскольку знал, что в оставшееся время ничто не помешает мне быть с Дорной.

Воздух еще больше прогрелся, ветер стих, а небо было по-прежнему ясно. Мы с Дорном отплыли сразу же после завтрака и вернулись только к вечеру, да и то потому лишь, что ветер упал. Мы вошли в гавань чуть ли не с последним его порывом. Я рассказал Дорну обо всех своих официальных неприятностях, даже о том, что мне почти открыто предлагали подать в отставку и я собирался это сделать. Разумеется, это произойдет за несколько месяцев до появления моего преемника, и даже тогда мне придется задержаться на какое-то время, чтобы ознакомить его с местными условиями. Дорн отчасти винил в происшедшем себя; я же попытался описать ему то чувство свободы и раскрепощенности, которое наконец испытал. Было нелегко убедить его в том, что я не пытаюсь приуменьшить долю его воображаемой вины, но, как бы там ни было, я чувствовал, что с плеч моих снято тяжелое бремя, ведь теперь официальное положение не обязывало меня вынужденно занимать ту или иную позицию по отношению к Договору об открытии страны для торговли с заграницей. Естественно, речь зашла и о моих последующих шагах. Даже если я оставлю занимаемый пост, сказал Дорн, я все равно, в согласии с Сотым Законом, смогу оставаться в Островитянии как гость еще год. Оба согласились, что будет жаль, если мне придется покинуть страну до того, как окончательно решится проблема с Договором. Этого, по крайней мере, мне следовало дождаться. Дорн уговорил меня составить отчет о моих впечатлениях от Островитянии, беспристрастно описать всю историю борьбы вокруг Договора и предложил свой дом как место, где я смогу спокойно посвятить себя этому труду. Он также весьма мудро заметил, что когда я лишусь официального жалованья, то смогу жить практически не тратясь, исключительно нанося визиты моим островитянским друзьям. К примеру, гостя у Хисов или у Файнов. В любом из этих мест я смогу оставаться сколь угодно долго, если сам буду не против и соглашусь принять посильное участие в хозяйстве. На Острове, разумеется, об этом и вовсе не стоило думать.

Вернулись мы во второй половине дня. Разговор с Дорном приободрил меня. С ним я всегда чувствовал себя уверенно во всем, что касалось практических вопросов, каждый раз находя новое подтверждение связывающей нас дружбы. Торжественность новых ощущений, однако, почти не шла в ущерб полному моему счастью.

Впереди было еще полдня.

Дорна тоже уже покончила с делами. Все утро и часть второй половины дня она проработала на солнцепеке в своем саду. Мы нашли ее в большой круглой зале, самом прохладном месте дома. Она лежала на ковре, на полу, раскинув руки, и лицо ее пылало. Увидев нас, она медленно приподнялась.

Мы сидели в полутемной прохладе большой тихой комнаты, не зная, чем заняться, и обмениваясь отрывочными впечатлениями о моей «Истории», которую брат с сестрой сейчас читали. Вряд ли Дорн мог найти в моей книжке какие-либо новые для себя сведения об Америке, но зато в ней было много нового для Дорны. Она сказала несколько сочувственных слов о моем стиле и добавила, что теперь гораздо лучше понимает нашу американскую жизнь.

— У вас тоже бывает жарко? — спросила она.

— Бывает и жарче, — ответил я. — У вас еще терпимо.

Дорн предложил мне пойти искупаться. Вода в дельте еще, должно быть, холодная, но все равно от купания полегчает.

— Можно и мне с вами? — спросила Дорна.

После мгновенного колебания Дорн согласился. Она встала и вышла.

— Пойду достану полотенца, — сказал Дорн. — Встретимся внизу.

Купались обычно на протоке, напротив острова Дорна XV; в отличие от других мест, где берега круто обрывались над водой, здесь протянулась полоска песчаного берега.

Вышла Дорна с полотенцем, накинутым на плечи, как шаль. Коса была закручена в узел на макушке. Я не заметил никаких купальных принадлежностей ни у нее, ни у Дорна, и решил, что будем купаться по раздельности.