Мэри заявила, что было бы прелестно, если бы муж и жена могли выполнять какую-либо работу вместе, но конкретных идей у нее на этот счет не появилось. Она пыталась реально представить это себе, но обобщения ей явно не давались.
— В целом, — подытожил Филип, — я думаю, что у нас все устроено наилучшим образом. Я специалист в своей области и зарабатываю деньги, а у Мэри — свои заботы.
— Мне приходится так много всего делать, что я уж точно не специалист ни в чем, — сказала Мэри.
— Ты специалист в очень многих вещах, Мэри. Жизнь сложна, и человек, который ни в чем не разбирается, просто не выживет. Если бы мы с Мэри половину своего времени занимались не своим делом, то это дело и наполовину не делалось бы так хорошо, как сейчас.
— Я ни в чем не разбираюсь! — воскликнула Мэри. — А мне хотелось бы. Я все время об этом думаю.
— Разбираешься, Мэри… разборчивей жены не найдешь.
— Ну разве это дело, милый.
— Будь жизнь несколько проще… — начал я, но Филип не дал мне договорить.
— Софизмы, — категорично произнес он. — Величайшее счастье человека в том, чтобы стать специалистом в какой-то области и достичь в ней совершенства. Так называемая простая жизнь не позволяет ему до конца развить свои способности. Человеку приходится разбрасываться.
— Мы изо всех сил стараемся быть проще, но у нас ничего не получается, — добавила Мэри. — Неужели тебе действительно хочется быть юристом — и только, Филип? Кругом много других занятий, которые могли бы получаться у тебя не хуже.
— Миссис Ланг! — крикнула появившаяся на берегу кухарка.
— Надо идти, — сказал Мэри. — Что ж, если ты счастлив, я тоже довольна.
Покинув нас, она поспешно, прямо в купальнике, поднялась по песчаному склону.
— Мэри действительно специалист, — сказал Филип, глядя ей вслед. — Поневоле станешь специалистом, когда приходится заботиться о стольких вещах сразу. Главная ее проблема в том, о чем она сама сказала: она слишком много думает. Ей недостаточно хлопотать по дому, растить детей, ей хочется чего-то еще. Она постоянно ищет какого-то занятия помимо прочих, но времени на все не хватает. Ты заинтриговал ее своими рассказами, но, я думаю, Островитяния — совсем не для Мэри. Какое побочное занятие могла бы она там найти, чтобы отвлечься от хозяйства и детей?
Я рассказал ему об Эттере, бок о бок работавшей вместе с братьями, принимавшей участие в семейных советах, к голосу которой прислушивались, да и значила она не меньше их в едином хозяйстве Верхней усадьбы.
— Для тех троих твоя работа юриста и ее хлопоты по дому — одно и то же.
— Ну, мы уже выросли из пеленок, — сказал Филип.
— И этот рост был сознательным?
— Таковы законы эволюции.
— Только не для Островитянии.
Филип рассмеялся:
— Не слишком-то увлекайся бреднями об опрощении, Джон. Порок, типичный для интеллигента. Возможно, тебе жилось там и неплохо, как любому, кто, захотев сменить обстановку, уезжает на ферму и живет там, но сам при этом не фермер.
— По-твоему, это порок, — сказал я. — А может быть, это естественная реакция человека, который инстинктивно чувствует, что все окружающее его полно разного рода излишеств и ненормально?
— Попробуй займись фермерством, и очень скоро ты сам убедишься, что такая жизнь не сахар.
— А что — бизнес? Юриспруденция?
— Лучшая жизнь — та, что дает человеку как можно полнее раскрыть свои возможности. Конечно, неплохо живется и на ферме, где хозяйство ведется современно, по-научному.
— Островитяне вряд ли назвали бы свои принципы ведения хозяйства научными, но все это слова. Они развили искусство жить на земле до очень высокой степени.
— А тебе не кажется, что они люди ограниченные, узкие и их мало что интересует?
— Нет, не кажется.
— Да, наверное, я все же ошибался, и ты не интеллектуал.
— Хотелось бы надеяться, что я не укладываюсь в твою классификацию, Филип.
— Тут человек не властен.
— А почему бы не сочетать в себе оба начала?
— Так устроена жизнь. С одной стороны, ей нужны юристы, ученые, мыслители, а с другой — рабочие и бизнесмены. Наша цивилизация и есть плод подобного разделения.
— Откуда ты знаешь, что это разделение не результат беспорядочного, случайного роста?
— Я верю в прогресс, Джон.
Его светлые глаза блеснули почти зло. Продолжать разговор не имело смысла. В голове у меня творилось что-то непонятное; беседа наша вдруг представилась тропинкой, уводящей в некий нереальный мир.
Увы, подобных стычек с Филипом не удавалось избегать и в дальнейшем. Весь вечер у Бедлоу мы только и делали, что спорили. Кроме хозяина и его жены, а также доктора Хауэрда с супругой была приглашена мисс Хайд, чтобы уравнять число мужчин и женщин. Поначалу беседа текла неторопливо, однако неожиданно Филип, с горящими глазами, вновь принялся отстаивать свою теорию разделения. Несколько минут присутствующие развлекались, выясняя, к какой категории относится каждый. Филип открыто заявил, что он — интеллектуал.
— Думаю, я тоже, — сказала мисс Хайд.
— А я нет, хотя так хотела бы, — сказала Мэри.
— Я, наверное, тоже, — произнес Бедлоу.
— Разумеется, — подключилась его жена, — еще какой.
— Ну а начет тебя? — спросил Бедлоу.