Солнце, пройдя зенит, стало спускаться, окутанное туманной дымкой, задул влажный прохладный ветер. Я, как мог осторожно, укрыл девушку накидкой, но она проснулась и резко, испуганно села. В глазах читалась растерянность, одна щека горела.
— Неужели я уснула? — спросила она.
— Да, Глэдис, но вы спали совсем недолго.
— Ах, извините! А вы что делали?
— Лежал.
Она взглянула на упавшую ей на колени накидку.
— Это вы меня укрыли?
— Да, и, к сожалению, разбудил.
— Я так устала. Сегодняшнее утро, потом эта прогулка в лодке, да еще и ночью я почти совсем не спала… не знаю почему.
Я не стал больше ничего спрашивать…
Глэдис замерзла. Мы встали и пошли по кромке берега. Большие валы один за другим накатывались на него, и, улучив момент, мы подбегали близко к воде, а потом наперегонки мчались обратно, и пенные широкие языки, вперемешку с песком, шипя, гнались за нами.
Волосы Глэдис влажными вьющимися прядями прилипли к пылающим щекам. Девушка остановилась, переведя взгляд со своих туфель на волны:
— Как хочется побродить босиком по воде!
— Почему бы и нет?
Она покачала головой.
Мне самому хотелось ощутить ногами соленую влагу, почувствовать, как откатывающаяся волна с упругой силой тянет меня за собой.
— Можно было бы раздеться и выкупаться, — сказал я.
Глэдис быстро взглянула на меня.
— Да, здорово было бы! — воскликнула она и побежала по сверкающей водной глади, причем одна из волн едва не унесла ее туфлю, белая юбка на мгновение отразилась в воде, тут же замутившейся поднятым со дна песком.
Ветер стих, и солнце снова ярко сияло в небе.
Мы вернулись к месту, где оставили корзинку с провизией и плащи, но по дороге Глэдис не углядела, и коварная волна вконец вымочила ее туфли. Пришлось собрать плавника и развести костер.
Белые туфли Глэдис потемнели от воды и все были в песке, а на черных гольфах проступили пятна соли. Стало понемногу темнеть, и мы принялись за еду. Глэдис накинула плащ и, как она сказала, наконец согрелась, только ноги были еще холодные.
— Почему бы вам не снять туфли и гольфы и не высушить их у огня?
Она отказалась.
Мы ждали, пока взойдет луна. Наконец идущий на убыль месяц показался из-за темного моря. Это был знак. Мы поднялись и, взобравшись по песчаному откосу, запрягли нашу лошадку, стоявшую в пахнувшей сеном полутемной конюшне.
Мы ехали, удаляясь от моря, по безлюдной дороге, и колесо тянуло свою скрипучую песню.
Разговор шел о разных мелочах, но каждый знал, что и другой пьян своим счастьем, изнемогает от него и с наслаждением думает о долгом, покойном сне.
На следующее утро Глэдис пришла к пароходу проводить меня. Так многое надо было сказать, но нужных слов не находилось.
— Я был очень, очень счастлив, — сказал я, беря ее продолговатую ладонь.
Девушка прямо встретила мой взгляд, и рука ее доверчиво пожала мою.
— И я тоже давно не была так счастлива, — ответила она. — Смотрите, вы меня избалуете.
— Ну разве могу я вас избаловать? Вы сами были так добры.
— Ах да, простая жизнь… Наверное, все это из-за Островитянии.
Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными.
С палубы я долго смотрел на Глэдис, стоявшую на медленно удалявшейся пристани. Она оставалась там, когда большинство провожающих уже разошлось, и я различал только светлое живое пятно на фоне темно-серой стены дока, — пятно, вскоре превратившееся в крошечную точку, в которой сосредоточилось все упование моего счастья.
Глава 35
ОБРЕТЕНИЕ ЦЕННОСТЕЙ
Дядюшка Джозеф выразил надежду, что я хорошо отдохнул и с прежним усердием готов приняться за работу. Дела не стоят на месте, добавил он, и я, поняв намек, отвечал, что чувствую себя в прекрасной форме.
Потом он спросил, где я успел побывать, и я рассказал, как прошел отпуск. Затем последовали расспросы о семье — я представил полный отчет.
— Ну а с барышней своей встречался? — неожиданно спросил дядюшка.
— Гостил у нее день в Нантакете, — ответил я.
— Тогда все, — сказал он, но, когда я уже повернулся, чтобы идти, вновь окликнул меня. — Смотри не слишком спеши, Джон. Ты только-только вернулся домой, в страну, где живут самые красивые девушки в мире. Не увлекайся первым же смазливым личиком. Живи в свое удовольствие, но не спеши… Деньги не нужны?
— Нет, спасибо, — ответил я.
— Ладно, к этому еще вернемся.
Стоял сентябрь, и пурпурно-золотые краски его наряда, высокие голубые небеса и свежий, прозрачный воздух были прекрасны и здесь, в Нью-Йорке. В Островной усадьбе, на болотах Доринга, где сейчас только начиналась весна, у Дорна и Некки скоро должен был родиться ребенок.