Островитяния. Том второй

Сильный ветер дул всю ночь, и к утру похолодало. Окна во всех комнатах нижнего этажа были затянуты морозными узорами. Все уже позавтракали, но Наттана не появлялась. Я немного боялся встречи с ней и потому вышел, так и не дождавшись ее. Разыскав Анора, большого специалиста по разного рода ремонту, я отправился вместе с ним осмотреть амбары, мастерскую, мельницу и в конце концов зашел к нему на ленч. Холодное и ветреное утро тянулось бесконечно. Поначалу я чуть ли не радовался, что не встретился с Наттаной, теперь мне снова хотелось ее видеть. Завтра приезжает Дорн, а послезавтра Наттана уедет с ним. Оставалось менее двух суток. Я не стал засиживаться у Аноров и поскорее вернулся к Файнам. Следы от полозьев наших саней тянулись по нетронутому снегу.

Вконец продрогший, сгорая от желания увидеть Наттану, я вошел в дом, рассчитывая первым делом увидеть ее. Но девушки не было ни в гостиной, ни в пустой кухне, ни на конюшне. Я постучал в дверь ее комнаты — никакого ответа.

Раздосадованный и разочарованный, без всякого основания кляня Наттану, я вернулся к себе, развел огонь и прилег с томиком Годдинговых «Притч», который она когда-то дала мне. Однако глаза скользили по строчкам, не в силах уловить смысл. Накануне своего двадцативосьмилетия, уже не раз переживший влюбленность, я вел себя как юнец, робко пожимающий руку милой и мечтающий о поцелуе. Нет, нельзя было давать повода Наттане втайне смеяться надо мной.

В дверь постучали, и вошла Наттана. Я моментально вскочил и попросил ее присесть. Щеки девушки горели свежим румянцем, волосы были тщательно расчесаны, и, пока я ворошил дрова в очаге, она рассказала, где была.

По ее словам, она все утро шила. Дочери Кетлинов зашли навестить ее, а потом она пошла к ним домой на ленч. Они ей нравятся, очень хорошенькие. Часто ли я их видел? Я ответил, что не очень. На обратном же пути она, думая, что я могу быть либо в амбарах, либо на мельнице, либо в мастерской, обошла все эти места, но безрезультатно. Не найдя меня, она вернулась домой. В свою очередь я рассказал ей, чем занимался и как искал ее.

— Давайте не будем сегодня выходить, — сказала Наттана. — Почитаем, поговорим.

Заметив темно-зеленый томик Годдинга, лежащий на коричневом покрывале, девушка рассмеялась:

— Наконец-то? Ну и что вы сейчас читаете?

Я не знал, что ответить.

— Не успел я раскрыть книгу, как вы пришли.

— Давайте и почитаем из нее. А я пока буду шить, — сказала Наттана, вскакивая.

Я услышал, как, обращаясь к сидевшей в гостиной Маре, она сказала, что Джонланг будет читать вслух, и еще — нет ли у нее, Мары, какого-нибудь шитья? В голосе ее звучали взволнованные нотки.

Она быстро вернулась.

— Вам лучше пересесть в кресло, верно? — обратилась она ко мне, сама быстро и ловко устроилась на кровати, подложив под спину подушку, скрестив ноги, раскинув на коленях шитье, и застыла с выжидательным выражением на лице.

— Откуда начинать?

— Ах, раскройте наугад.

Я прочел притчу о женщине, которая отвергла влюбленного в нее мужчину, поскольку тот был женат, но сохранила глубокую привязанность к нему. Потом она вышла замуж за другого, и у них родилось много детей. Прошло несколько лет, и из жалости к первому воздыхателю, по-прежнему страстно желавшему ее, она отдалась ему. Обоих ждали крах и разочарование. На жалости, которую испытывала женщина, нельзя было построить благополучный союз. Ее дар оказался злом; мужчине — жаждущему — вместо глотка воды предложили краюху хлеба.

— Все совершенно ясно, — сказала Наттана, которую откровенность притчи, похоже, смутила гораздо меньше, чем меня, но я держался того мнения, что мужчина может настолько сильно желать женщину, что причина ее уступки вообще окажется не важна.

— Что до нее, согласен, — сказал я, — но представьте, что он просто желал ее.

— «Ее»? То есть вы хотите сказать, лишь ее тело? Он хотел большего!

— Но то, что он получил, лучше, чем ничего.

— Нет, оно было отравлено. Жалость — всегда яд для человека, чье чувство достаточно глубоко, жалость, снисходительность, самопожертвование — все равно.

— Но если ваше чувство не так глубоко… — начал было я.

— Если вы уверены, что у вас обоих оно не так глубоко! Но беда в том, что двое людей бывают в равной степени… ах, ну, скажем, искателями наслаждений.

С любопытством слушал я ее, думая, откуда набралась она этих мыслей: слова ее звучали так уверенно и определенно, словно основывались на некой строгой моральной системе.

— Откуда вам это известно, Наттана? — спросил я.

— Эти знания составляют часть моего воспитания, — ответила она чопорно.

— Вы хотите сказать, — не отставал я, — что обычно один из двоих испытывает анию…

— Нет, я вовсе не это имела в виду. Я подразумевала двух людей, любых людей, испытывающих друг к другу любые чувства. И даже, если это апия, оба не обязательно должны искать только наслаждения.

— Но разве апия — это не только наслаждение?

— Нет, она может значить гораздо больше.