Островок Вневременье

Голос уже звучит веселее.

— Ты позвони Наталье, успокой. Надеюсь, скоро будем.

Я суеверен и никогда не утверждаю того, в чем быть уверенным нельзя. Иначе можно сглазить.

— Позвоню! Осторожней там будьте!

Слышу, что Ника совсем успокоилась, ждет.

— Постараемся.

Машинально отмечаю, что уместились с разговором в минуту. Вспоминаю, что здесь уже и роуминга-то нет. Таймер в башке сработал автоматом.

Уже довольно поздно, но движение в Подмосковье все еще не угомонилось. Аккуратно проходим Павлов Посад. Снова провал на перегоне, и время вроде бы застыло, но через мгновение долетаем до перекрестка. Менты на посту работают, но сегодня ловят тех, кто идет со стороны Москвы. Да и то не всем постом торчат на дороге, а только один гаврик палкой машет. Может быть, замерзли, набрали квоту, и лень им теперь идти на другую сторону — не знаю.

Вижу, что гаишник все время посматривает в сторону моста, а на поворот — только краем глаза. Осторожно выворачиваем на Егорьевское шоссе. Мент даже не дернулся, скосился только и снова уставился на мост.

От поста до Малаховки рукой подать. Дорога знакомая. К слову, это была первая в моей жизни дорога, которую я преодолел за рулем собственного автомобиля. Было дело, купил машину в Раменском, осенью девяносто третьего. И даже запомнил день покупки своего москвича "сорокового", цвета "коррида". Девятое октября. Стоял странный день странной осени. С утра было градусов семь тепла, а когда мы с предыдущим хозяином сумели-таки оживить движок и я выехал на дорогу — температура опустилась до минус шести. В день покупки машины наступила холодная зима девяносто третьего.

Мост, еще мост, поворот в районе кладбища, мы на месте. Наталья уже ждет нас у распахнутых ворот. Загоняю кибитку во двор, ставлю на место и глушу движок. Все, путь окончен. И вдруг осознаю до боли, до ломоты в суставах, до кровавой пелены в глазах, что ненавижу все эти убийственные поездки. Достала меня тяжелая и неблагодарная работа. И что напарник мой — средоточие безалаберности и пороков. До печенок своих понимаю, что я неудачник и жизнь моя беспросветно глупа. Хочется бить руль ладонями, садануть ногой по панели…

Знакомое состояние. Накатило, оттопталось на душе и испарилось. Не бесследно — на самом деле, это просто первый приступ.

— Привет, скитальцы! — улыбается Наталья.

— Привет, привет!

Я искренне рад ее видеть.

Автолыч коротко обнимает супругу, достает баулы. Я достаю свои, беру у Натальи ключи от моей тачки и закидываю все в багажник. Замечаю вокруг машины валик слежавшегося снега, но на самом автомобиле его нет. Значит, Наталья чистила.

— Пойдем кофе пить, — махает рукой на дом Автолыч.

Отказываться бесполезно — традиция. Начинаем путь и заканчиваем за столом с кофе. Ну, я с кофе, а Автолыч с рюмашкой. Там же слушаем новости-сплетни от его жены. Я могу только удивляться, каким образом их узнает Наталья. Да еще в таком невероятном количестве. Когда откланиваюсь, то уже всех люблю. Так выглядит второй приступ. Наступает после того, как забухтел мотор в моей машине и отогрелся салон. Прощаемся, я выруливаю со двора.

Домой подруливаю, когда начинается снег. Расстегиваю цепочку, перекрывающую от посторонних мое местечко у дома, и с пробуксовкой въезжаю на мерзлую землю. Ника разгребла снег. Прибыл. Закуриваю, поворачиваю ключ и вырубаю движок. Почти с минуту сижу в тишине и курю, глядя на кружащийся в свете фонаря легкий снежок. Чувствую приближение третьего приступа и гляжу с тоской в окно. Его нельзя избежать — только пережить.

— Я больше никогда никуда не поеду! — шепчу я куда-то в ночь, впиваясь ногтями в пластик баранки. — Никогда. Пусть все идет к чертям собачьим!

На глаза наворачиваются слезы, и пейзаж перед носом расплывается. Сминаю рукой окурок и с остервенением пихаю его пепельницу. Уголек оставил темное пятнышко, под которым зреет ожог.

Боль приводит меня в чувство. Вылезаю из машины, резко хлопаю дверью, достаю из багажника вещи и бабахаю крышкой так, что кузов слегка приседает от удара. Жму кнопку сигнализации.

— Тюи! — отвечает машина и готовится спать.

В лифте знакомые, прожженные сигаретами кнопки и своеобычная вонь общественного сортира. Сумку и рюкзак на пол здесь ставить категорически не рекомендуется. Те, кто в курсе, неукоснительно соблюдают правило.

На площадке встречает Ника. Она в халатике. Глаза светятся радостью. Я целую ее, и мы идем домой. Впереди у нас бутылка вина и длинная ночь до самого полудня. Я все знаю наперед. Даже то, что через неделю буду с тоской и нежностью вспоминать трассу.

Послесловие

Весной я улетел в Екатеринбург на пусконаладку оборудования. Один. И больше никогда не видел своего напарника живым. Не прошли даром последние наши передряги — у него отказало сердце. Ему было сорок восемь лет. Я прилетел на похороны, но так до конца и не поверил, что Сашки больше нет. В гробу лежал труп другого человека, хотя и немного похожего на моего жизнерадостного напарника. Наверное, он ушел в рейс. Доброго пути тебе, дружище!