Островский. Драматург всея руси

По утверждению В. И. Ленина, это было время, которое характеризовалось революционной ситуацией в стране. Говоря о трех признаках революционной ситуации, Ленин отмечает: «Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению».

Речь идет, таким образом, о «бурных временах». «Гроза» Островского родилась из той предгрозовой атмосферы, которая характеризовала канун «воли». И не случайно, на наш взгляд, Кабаниха, чувствуя неблагополучие в своем, казалось бы, таком крепком доме, говорит детям: «Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну, что ж, дождетесь, поживете и на воле… А может, и меня вспомянете». И как бы завершая круг этих мыслей, после «покаяния» Катерины в финале четвертого действия, Кабаниха, обращаясь к сыну, говорит: «Что, сынок! Куда воля-т о ведет! Говорила я, так ты слушать не хотел. Вот и дождался!»

Совершенно ясно, что для современников Островского здесь заключался определенный злободневный политический намек.

Атмосфера России того времени была предгрозовой, насыщенной электричеством. Естественно, что русская литература 50–60-х годов не могла не отразить идеи того времени. К 1859 году, году появления «Грозы», уже были опубликованы «Записки охотника» Тургенева, «Размышления у парадного подъезда» Некрасова, «Обломов» Гончарова, «Накануне» Тургенева. А за плечами Островского уже были такие произведения, как «Свои люди – сочтемся», «Доходное место» и «Воспитанница», сближавшие Островского с революционно-демократическим направлением русской литературы. Но наиболее решительным, наиболее насыщенным его произведением в этом ряду явилась «Гроза».

Восторженно принятая передовой частью русского общества, пьеса была встречена в штыки другой, консервативной его частью. Беда «Грозы» заключалась также и в том, что «поклонники» пьесы видели в ней лишь то, что им хотелось видеть, и в своем толковании «Грозы» выхолостили ее революционно-демократическое содержание.

И с первого года существования «Грозы» на русском театре идет жестокая борьба двух трактовок: революционно-демократической, берущей начало от статьи Добролюбова «Луч света в темном царстве», и реакционной, берущей начало от статей Аполлона Григорьева.

Если искать образцы верного воплощения «Грозы» в истории русского театра, то, очевидно, прежде всего должны мы обратиться к спектаклям «Дома Островского», к спектаклям Малого театра. Именно здесь в 60–70-х годах пьеса звучала в полную свою силу и находила восторженный отклик зрительного зала, особенно его демократической части. Можно быть уверенным, что в первые годы существования, особенно при жизни Островского, и в Малом и в бывш. Александринском театрах «Гроза» игралась правильно. Известно, что первая исполнительница роли Катерины Л. П. Никулина-Косицкая, чья юность так была похожа на юность Катерины, показывала протест Катерины настолько ярко, что вызывала нарекания критика и артиста М. И. Писарева, разделявшего взгляды Ап. Григорьева.

Но впоследствии, может быть, незаметно для себя, русский театр скатился с правильной позиции трактовки «Грозы» на позицию нейтральную, примиренческую. Столичные артисты и режиссеры, а за ними вся театральная провинция стали играть «Грозу» как религиозно-нравственную мелодраму в русском стиле.

Не случайно именно эта традиция исполнения роли Катерины так охотно была подхвачена впоследствии режиссерами-декадентами, избравшими «Грозу» предлогом для своих экспериментов в начале XX века. Сколько режиссеров, художников, актеров – символистов, формалистов, примитивных вульгаризаторов пробовало свои силы на этой пьесе, и в результате этих усилий все больше и больше затемнялся ее подлинный смысл. Идеи и мысли Островского подменялись неверными мыслями и идеями, ломалась хрупкая новаторская структура пьесы, уничтожался ее тонкий аромат. Нежный запах родной природы подменялся запахом ладана, запахом могильной сырости.

Мистическая философия этих постановок переплеталась с любованием русской стариной, обрядностью, с любованием русским бытом, тем бытом, против которого восставал Островский в своей «Грозе». Этот быт и становился как бы главным действующим лицом, главной силой «Грозы» и выполнял функции древнего рока античных трагедий. Недаром и не случайно в книге Ф. Ф. Комиссаржевского «Театральные прелюдии» слово «быт» печатается всегда с большой буквы.

«Если места действия пьес Островского не всегда видимо мрачны, то все же за видимой жизнерадостностью ощущается тьма… А сзади и сверху – ясная простая природа, говорящая о нездешнем, прекрасном мире, так не похожая на те бытовые углы, где эти люди, не понимающие красот, живут». (Ф. Ф. Комиссаржевский. Театральные прелюдии. М., 1916, стр. 34–35.)