Островский. Драматург всея руси

Этим признанием и заключим мы наш отзыв о сочинениях Островского. Общего вывода делать незачем, он и без нас сделан и русскою публикою, и теперешней русской критикою. Давно уже заглажены промахи людей, медливших признать в нашем авторе одного из самых могущественнейших деятелей современной русской литературы. Дифирамбические похвалы таланту Островского, когда-то полезные, как противодействие пристрастным критикам, уже более не могут иметь значения. Кто истинно силен, от того много требуется, а избыток поощрения хорош разве для одних колеблющихся и неокрепших художников. Самое симпатическое спокойствие разлилось около имени, всем нам дорогого, – и теперь, при появлении каждого нового труда Островского, никто не бросится с яростью перед ним на колени, но и никто не пойдет к нему с преднамеренным, непочтительным порицанием.

Издание сочинений г. Островского очень чисто, доступно по цене и изящно. В тексте, однако же, есть опечатки, более, впрочем, заметные своим количеством, нежели качеством.

Мемуары

Константин Загорский Воспоминания об Александре Николаевиче Островском

Я познакомился с Александром Николаевичем Островским в конце 1855 года. Познакомился я с ним у казначея московской дворцовой конторы Н. И. Давыдова, жившего у Красных ворот в Запасном дворце. Давыдов приходился родственником Островскому, он был женат на родной сестре Александра Николаевича, Наталье Николаевне. В его казенной квартире давались спектакли, для которых устроены были подмостки на аршин от пола; в этих спектаклях принимал участие Островский и А.Ф. Федотов. В спектаклях принимали участие также сестры и племянницы Островского. Спектакли эти носили чисто семейный характер. На них-то я и познакомился с Александром Николаевичем, так как сам принимал участие в представлениях, состоявших из пьес разных авторов, в том числе и Александра Николаевича, из комедий которого здесь играли «Старый друг лучше новых двух» и «Свои люди – сочтемся!». В первой пьесе Александр Николаевич играл роль купца, Вавилы Осиповича, а во второй – Подхалюзина. Относительно исполнения роли самим автором я могу сказать следующее: чтение было великолепное, но игра и мимика были неудовлетворительны, потому что во время исполнения им ролей он не смотрел в глаза действующим лицам, а опускал их вниз или поднимал кверху. После одного из таких спектаклей, я помню, он сообщал своим близким знакомым план пьесы «Минин, Сухорук», которую он в то время кончал.

Первый мой визит к нему был с Давыдовым. Островский жил тогда в приходе Николы Воробина у Яузских бань в собственном доме. Тогда он еще не был женат. В день своего первого визита я встретил у него известного П. И. Якушкина и еще человек двух, фамилии которых не помню. После ухода гостей по просьбе Н. И. Давыдова Александр Николаевич стал читать мне роль Подхалюзина. В последнем акте, где Подхалюзин отказывал Большову в уплате его долга, меня поразил тон чтения: бессердечность Подхалюзина обнаружилась во всей силе, я по наивности спросил Александра Николаевича:

– Неужели есть такие люди, как Подхалюзин?.. На это он отвечал мне, улыбаясь:

– Поживите на свете, так узнаете.

Вскоре после этого Александр Николаевич уехал за границу вместе с И.Ф. Горбуновым.

В 1862 году я поступил на провинциальную сцену в Нижний Новгород и служил безвыездно шесть лет. В 1866 году Александр Николаевич проездом в свою усадьбу, село Щелыково, Костромской губернии, Кинешемского уезда, был в Нижнем Новгороде с семейством, женою Марьею Васильевною и сыном Александром, которому было не более года. По театральной афише Александр Николаевич узнал, что я нахожусь в труппе, и послал за мною, тут я познакомился с женой его, причем он пригласил меня после репетиции к себе обедать. Остановился он в почтовой гостинице Булычева. После репетиции я пришел в гостиницу, и мы отправились обедать в ресторан. Во время обеда пришел мой антрепренер Ф. К. Смольков, который сильно заикался. Так как прихода его никто не ожидал и Александр Николаевич не мог предупредить Марию Васильевну относительно его заикания, то произошла комическая сцена: по представлении Марии Васильевне Смольков хотел сказать супруге Александра Николаевича какую-то любезность, но сильно заикнулся и начал делать уморительные гримасы. Мария Васильевна смутилась. После обеда Смольков потребовал бутылку шампанского. Александр Николаевич просил Смолькова освободить меня на неделю, чтобы я мог уехать в Щелыково, Смольков обещал исполнить просьбу. После обеда мы отправились в номер гостиницы, где я пробыл до одиннадцати часов вечера. На другой день Александр Николаевич уехал в Щелыково, а дня через два туда же отправился и я.