На Ключевой лог Александр Николаевич ходил часто, а Ярилин день никогда не пропускал. Его там интересовало все: обряды, хороводы, песни. «Если мы желаем сделать что-нибудь хорошее для народа, – сказал он как-то своему знакомому, – то не должны чуждаться его веры и обычаев, не то не поймем его, да и он нас не поймет». А где же было и узнавать эти обычаи, если не на древнем крестьянском празднике Ярилы! Во времена Островского гуляние в долине происходило в Троицын день. К ключику сходились толпы жителей со всей округи, съезжались торговцы с возами. Водили хороводы, жгли костры, пели песни. Отголоски этого народного действа чувствуются в «Снегурочке». Да и только ли в «Снегурочке? В Щелыкове вскоре после весенней сказки писалась пьеса «Волки и овцы», тоже насыщенная местными мотивами. В ней встречаются многозначительные диалоги между местной помещицей Купавиной и ее соседями Мурзавецкой и Лыняевым:
«Мурзавецкая. У вас тут храмовый праздник неподалеку, а ты, чай, не знаешь?
Купавина. Как не знать! На моем лугу гулянье бывает».
Напомним, что и Островский мог сказать, что гулянье в Троицын день («Яриловка») бывает на его лугу.
И далее:
«Купавина. Я хочу народное гуляние смотреть.
Лыняев. Не ходите! Что за удовольствие идти за две версты, да еще по горам, чтоб смотреть на пьяных.
Купавина. Скажите лучше, что вам лень! Оставайтесь!
Лыняев. Я бы пошел, но там, вероятно, ваши люди гуляют, мы их только стесним. Зачем расстраивать чужое веселье!
Купавина. Мы издали посмотрим, с горы».
От Щелыкова до Ярилиной долины на самом деле не более версты, но обратно приходится подниматься на довольно крутую гору, что было, действительно, тяжело для страдающего болезнью ног и одышкой Островского. Но это его не останавливало. Доводы, которые приводит Лыняев, ему и самому, несомненно, не раз приходилось выслушивать от соседей. Однако драматург не опасался, что своим присутствием стеснит гуляющих крестьян: они давно привыкли к нему и полюбили его.
Официально обозначаемая в бумагах Ключевым логом, просторная поляна на правом берегу Куекши ниже мельницы Тарасихи издревле в народе прозывалась «Ярилиной долиной» или «Ярилиной поляной», что было чутко подслушано Островским. С тех пор первое из названий быстро исчезло, а второе как бы получило права гражданства. Народные же гуляния в долине, конечно, уже без торжественного явления Ярилы, а просто с играми и хороводами, устраивались до 1940-х годов. О них до сих пор увлеченно рассказывают местные старожилы.
Сейчас значительная часть Ярилиной долины заросла кустарником, подступившим к самому ключику, сузилась и обмелела огибавшая ее Куекша. Но всякий, пришедший к Голубому ключику, особенно в пору цветения в конце весны, когда здесь растаяла Снегурочка, невольно вспомнит и повторит про себя ли, вслух ли своим спутникам проникновенные слова зоркого Берендея:
У въезда в Щелыково
Не ведаю, запоминается ли туристам въезд в Щелыковский заповедник – не каменные тумбы-пилоны у повертки с большака, а метров через четыреста от них: справа от дороги изба с дворовым строением и огородом спереди на фоне смешанного леса, слева – поляна, окаймленная тем же лесом, прямо – тесовый забор и шлагбаум через дорогу. Что это – деревенька или кордон? На вид скорее все-таки деревенька, хотя из одной всего избы. Зато с двумя громкими именами – Новая деревня и Кутузовка.
Вспоминается пьеса А. Н. Островского «На бойком месте». «Я на сдачу взял от Покровского до Новой деревни», – объясняет там ямщик Разоренный. Что же, название драматургу примелькалось, так как, живя в Щелыкове, он почти ежедневно бывал в этом селении (кстати, ему же и принадлежавшем и отстоящем от самой усадьбы на версту) – проезжая мимо на Порнышскую мельницу или в Высоково, возвращаясь из Кинешмы, совершая «для здоровья» прогулки до Твердова, просто идучи по грибы и чернику в Угольской лес. А соединение в пьесе именно Покровского и Новой деревни имеет подоплеку, которую поймет лишь хорошо знакомый со здешней местностью: между названными селениями напрямик, по тропкам, всего четыре версты, а на лошадях, по дороге, – все тринадцать…