Острые шипы и темные души

– О, это дочь покойной Эммы Фэйн… а ныне больного Фредерика… поговаривают, он сошел с ума и отдал все деньги неизвестно кому… представляешь… – шептала в ответ вторая.

Ребекке стало не по себе, разговор вдруг услышал отец ее ухажера. Девушку окутал жар, щеки загорели.

– Неужели… – произнесла пораженная дама с веером.

Подруга покосилась на впередисидящую и намекнула:

– Одна из семейства…

Ребекка преисполнилась гневом, эмоции подкатили к горлу, она резко повернулась и хотела высказать, но раздались первые звуки музыки. Многие господа и дамы не узнали, чье произведение играет юная, одни приятно удивились, другие же недоумевали. Не все были довольны, однако прекрасная музыка завораживала, а музыкант пленил своей искусной игрой. Мэделин играла самозабвенно, любимое занятие помогло отвлечься и погрузиться в сказочный мир; ее тоненькие пальцы ритмично извивались на струнах и свободно перемещались по ним, хрупкие запястья и мягкие ладони летали, словно птица с расставленными крыльями. Воцарилась наконец тишина, зрители на время успокоились и опустили руки. Лишь чья-то одна, где-то на балконе с приглушенным светом совершала плавные взмахи в такт музыке, будто дирижировала и провеяла виртуозную игру, попадание в каждую ноту… Зритель снизу случайно отвлекся и смятенно посмотрел на единственного господина, шевелящего пальцами в представлении арфы, точно играющий музыкант. Мэделин помнила, что не дописала произведение, поэтому ей предстояла небольшая импровизация. В конце она так и сделала, ритм слегка изменился, никто из зрителей этого не заметил, кроме господина. Тот же зритель вновь поднял на него голову, рука незнакомца остановилась и задержалась в воздухе, словно он перестал быть ведущим, завершение оказалось непредсказуемым…

Музыкант удачно закончил произведение и встал для поклона. Зрители зааплодировали. Мэделин настолько распереживалась, только сейчас пришло полное осознание того, что она стоит на сцене перед людьми; после поклона юная скорее скрылась за высокий занавес. Там она торопилась домой к отцу, и уже на выходе в холл ее окликнул работник театра.

– Мисс Фэйн, это просили передать вам в знак благодарности за великолепное выступление.

Девушка приняла голубую бархатную коробочку, точно окрас ее платья. Открыв, Мэделин ахнула. Внутри лежала сверкающая золотая брошь в виде узорного цветка розы из драгоценных красочных камней. Она блестела и переливалась столь ярко, что слепила глаза подобно отражению солнца в реке.

– От кого это… – с воодушевлением спросила юная.

– О, я не знаю его имени, мистер лишь сказал, что он истинный ценитель музыки…

Ответ удивил и заинтриговал. По пути до дома Мэделин постоянно думала о таинственном ее первом поклоннике, осознавать это было невероятно трепетно. Подарок выглядел шикарно и стоил целое состояние. Вслед за грезами вспомнились отец и плачевное положение семьи, в которое Фредерик ввел их из-за своей болезни. Пообщаться с братом Мэделин не удалось, а сестра должна была поехать после концерта на ужин в дом Ламберта.

Смеркалось. Уже с дороги кучер заметил свет впереди и погнал экипаж. Отвлекшись от мыслей, Мэделин встревожилась и выглянула в окно. От ветра спала ее голубая шляпка и улетела. Юная увидела пожар… Большая часть дома была окутана огнем, он прорвался сквозь окна и добрался до соседних, захватывая в свои горячие объятия сначала занавески, затем стены и мебель. Мэделин выскочила из кареты почти на ходу, бежала к дому и кричала отца. К ней подоспели слуги и схватили, дабы не вошла в горящий дом.

– Мисс Фэйн! Прошу вас остановитесь! Мистера Фредерика больше нет! – восклицала одна.

– Нет, не может быть! Папа остался там! – кричала ошеломленная юная.

– Мисс Фэйн, он нашел патроны… мисс Фэйн, он поджег дом и застрелился… – выдал второй слуга.

Мэделин затрясло, тело обуяли дрожь и жар, резко сменяющийся холодом. Не выдержав наплыва эмоций, она упала.

– Мисс Фэйн, вам нужно прилечь. В доме для слуг есть свободные спальни, – сказала служанка и вместе со слугой помогла ей встать.

Позже Мэделин очнулась от плача сестры. Та хлюпала сухим носом и характерно, будто с иканием, бесслезно рыдала в ладони. Младшая привстала на кровати бывшей служанки, состояние все еще оставалось разбитым.

– Он отнял у нас всё… и ушел сам… вот так просто, взял и ушел… – произнесла со сморщенным лицом Ребекка.

– Мне так жаль и так больно… наш папочка… – отвечала Мэделин, но ее вдруг перебила сестра, что аж выскочили слюна от эмоций.

– Наш папочка сделал нас нищими и бездомными!

– Бекки, не говори так, он был болен, не ведал, что творил… – пыталась остепенить ее пыл младшая.

– Не ведал! Тогда нужно было передать правление тому, кто ведает! Он ничего не сделал путного кроме, как отдал все деньги не пойми кому! Никто не знает, куда ушли все наши сбережения! – не могла остановиться Ребекка и восклицала.

Ее боль была связана с потерей финансов и дома, нежели с утратой отца, который давно вызывал немилость, особенно, когда перевел ее изучать теологию.