Острый нож для мягкого сердца

Когда Ортис вышел из тюрьмы, он написал Аполлинарии письмо с просьбой простить его. Она ответила, что, если он хочет, может приехать к сыну. Ортис тут же отправился за билетом, но бюро путешествий оказалось закрыто. Ортис решил, что вернется через несколько дней, но забыл. Когда вспомнил, застыдился своей забывчивости. Он подумал, что не стоит ехать вот так, наобум. Надо подготовить сына, поговорить с ним по телефону: у Ортиса был номер телефона гостиницы. Время на двух континентах разнилось, и он долго высчитывал, в какой момент позвонить. Выходило то слишком поздно, то слишком рано, то – когда, скорее всего, никого не будет дома. Что, если голос сына будет совсем чужим? Лучше сначала ему написать. Он купил мелованную бумагу, специально для писем, и решил, что для красоты напишет чернилами, а не шариковой ручкой. Поскольку чернила высохли, он пошел в магазин и купил баночку. Но дома обнаружил, что купил чернила не черные, а темно-красные. Писать сыну красным ему не хотелось. Нужно было опять пойти в магазин. Но наступил сезон дождей, и ливень обрушивался каждый раз во второй половине дня, когда Ортис собирался выйти из дома, чтобы купить чернил. Приходилось оставаться дома и смотреть, как водяные плети стегают землю. Тяжелый запах поднимался от цветов после дождя, Ортис думал: «Как я напишу об этом?» – и откладывал поход за чернилами. Когда сезон дождей кончился, вместо прежнего владельца Ортис нашел в магазине его молодую вдову, Розарию. Она сказала, что чернил нет, потому что ими давно уже никто не пишет; но так и быть, она закажет из другого города. Она посоветовала Ортису зайти дней через семь. К концу недели он стал думать, что чернила, скорее всего, еще не прибыли и что лучше будет зайти через две или недели – но так и не пришел за покупкой.

«Присутствие другого человека...» – говорил он и задумывался, насколько это слово приложимо к нему самому. Он подходил к зеркалу, чья поверхность тут же покрывалась испариной. Существовал ли на самом деле тот город, была ли девушка, танцы, коряги? Или ему только приснилась гостиница, разговоры, молчание, сын, измена, тюрьма, ибо свойство реки – видеть бесконечные сны отражений? Но мысль о сыне была неотвязной. Он снился ему ребенком, а просыпаясь, Ортис понимал, что сын вырастал, менялся и становился ему не знаком. Ничто в природе не чувствует себя виноватым – ни ветер, ни пламя, ни дерево; эта река была первой.

Ортис стучался к женщинам. Той осенью в моду снова вошли шляпы – фетровые, соломенные, с цветами на них, шляпы в форме тюрбанов, в форме тарелок, шляпы с сеткой от комаров и без нее. Но перчаток больше не носили, руки женщин были открыты взглядам, и каждый палец кончался красным хищным ногтем. Ортис завел себе котов: тощую Альфу, которая ловила мышей, и толстого Омегу, который выходил на улицу и каждый раз возвращался с оброненной кем-то монетой в пасти. Он клал монету у ног Ортиса и засыпал. Когда кошки умерли, он похоронил их у белой стены дома.

Он думал: мой сын, мой сын.

Прошло много лет, пока он решился снова написать Аполлинарии. Он послал Тихону приглашение и билет, чтобы сын сам решил, хочет ли он с ним встретиться. Ему почему-то стало казаться, что сын обязательно приедет и что надо подготовиться. Он купил цветок в горшке и поставил его на подоконник. Потом он приобрел новое кресло, которое полюбилось ему самому. Нужно было только обходить ледяное пятно на полу, оставшееся там, где пролилась кровь. Ортис представлял себе, как они будут сидеть и беседовать – он в кресле, сын на диване. Но о чем? И на каком языке?

Сколько ни ждал Ортис, ответа не приходило. Что ж, не удивительно, что после стольких лет сын не хочет видеть отца. Надо было раньше – позвонить, написать, приехать самому? Ортис не знал. Он только не хотел больше думать о сыне, просыпаться среди ночи, недоговорив с ребенком во сне, зажигать свет и медленно брести на кухню. Он сидел в кресле, закрыв лицо руками, хотел кричать протяжно и громко, но у него не хватало дыхания.

У индейцев, подумал он (а небытие уже оплетало комнату своей паутиной), у индейцев есть травы от всех болезней. Он раскачивался взад и вперед. Индейцы знают, как убить зверя так, чтобы он ничего не почувствовал. Как сделать так, чтобы мертвые простили живых. Как снова стать тем, чем ты был прежде.

индеец поет