Остзейские немцы в Санкт-Петербурге. Российская империя между Шлезвигом и Гольштейном. 1710–1918

Недолговременное правление Александра III не привело к решающей победе в битве с эстляндцами. Гибкие были, изворотливые. Сгибались и разгибались. Только согнешь их, глядь, а они снова разогнулись. Рассказывают такой случай – за завтраком в присутствии брата великого князя Владимира и его жены Марии Павловны где-то в 1893 году император ополчился на эстляндцев. «Эстляндцы требуют свои права назад, а я стисну их как эту булку!» – провозгласил он и сдавил своим гигантским кулаком, лежавшую на тарелке сайку. Чуть-чуть погодя сайка, однако, приняла свою первоначальную форму. Великая княгиня обратила на это его внимание, на что он бросил в ответ короткую фразу: «А может быть, они все-таки правы!»[123] Для справки: сайка – слово эстонского происхождения, означает белую булку.

И на протяжении правления его сына Николая так все время и было – их сдавливали, они распрямлялись. И какие хитрые были! В 1910 году к 200-летию вхождения в состав России поставили в Ревеле памятник Петру I. Как будто верноподданные. Но в руку царя вложили свиток, а там – привилегии, которые Петр I даровал, а Александр III не подтвердил. Намек. «Мессидж».

Часть III Эстонцы в Петербурге в XIX веке

Глава 15 Этническая революция в Петербурге: из чухонцев – в эстонцы

Строительство церкви как катализатор национального самосознания. – Внук Энгельбрехта Штакельберга – покровитель петербургских эстонцев.

«До середины XIX века не было еще «адвокатов, обличительных корреспондентов, „реальных" наставников» в числе эстонцев. Даже в Петербурге. Не было еще эстонских газет или эстонских школ. Да и самих эстонцев еще не было как таковых. Были чухонцы – этакий этнический бульон, куда записывали всех выходцев из остзейского края и Финляндии. «У нас, не без основания, называют чухнами все нерусское поколение коренных жителей Петербургской, Выборгской и соседних балтийских губерний»[124]. Каково, впрочем, это основание называть столь широкий диапазон народов одним этнонимом – автор Толкового словаря живого великорусского языка не поясняет. Трудно было тогда русскому отличить ижорца от эстонца, эстонца от латыша, так же как теперь эвенка от эвена. Сами себя эти чухонцы называли просто «селяне», то есть жители сельской местности немецких провинций Эстляндия и Лифляндия в противовес немцам, господам и горожанам. На территории Лифляндской, Эстляндской и Петербургской губерний проживало примерно 900 тысяч селян, говоривших на близкородственных угро-финских диалектах.

От трех до пяти тысяч этих селян обреталось в Петербурге. Были они в основном солдатами или извозчиками. Слово такое даже изобрели в Петербурге – вейка, по словарю Даля буквально: «Извозчик из чухонцев, промышляющий только во время Масленницы». Ну или сравните у Достоевского: «Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы – разносчики и полуразвалившиеся развозчики»[125]. Пьяные то ли сами по себе, то чухонцы-разносчики вкупе с извозчиками пьяные – неприглядная компания петербургских трущоб. Ну или служанки да кухарки, если женщины. Например, у Гоголя в «Шинели»: «Анна, чухонка, служившая прежде… в кухарках, определилась теперь к частному в няньки…».

До конца 1830-х годов всех чухонских селян как выходцев из германских провинций Эстляндия и Лифляндия скопом записывали в немецкие приходы Петербурга, особенно в приход Святого Михаила, что на Васильевском острове. Скажете – не имеет значения? Имеет. При царе Николае I вообще в церковь не ходить нельзя было. Венчаться, детей крестить, покойников отпевать – только в церкви. Загсы еще не появились, не догадались церковь от государства отделить. Солдатам тем более церковь нужна – не ровен час война, а вдруг ранят, а вдруг – Богу душу отдавать? Надо чтобы хоть какой-нибудь капеллан рядом был. При церкви и грамоте учились. Класса два-три. Лютеранам важно было стать грамотными.

М. И. Лебедев. Вид в Павловском парке 1830—1833 гг.