Осужден пожизненно

Никто не двинулся с места, а человек, стоящий у ворот, ведущих через плотницкую мастерскую к баракам, посоветовал нам удалиться, так как арестанты нипочем не позволят увести курильщика. Однако Паунс, проявив неожиданную для меня решимость, настоял на том, чтобы столь дерзкое нарушение правил не осталось безнаказанным. Троук по его требованию протиснулся сквозь толпу и направился к месту, где укрылся нарушитель.

Двор жужжал, как потревоженный улей, и я было подумал, что сейчас все на нас кинутся. Но вскорости появился арестант, не конвоируемый, а, скорее, сопровождаемый старшим констеблем острова. Он приблизился к незадачливому помощнику констебля, стоявшему рядом со мной, и спросил:

– За что вы приказали отправить меня в тюрьму?

Помощник что-то ответил и посоветовал ему спокойно следовать куда приказано, как вдруг арестант поднял кулак и одним ударом свалил его на землю.

– Уходите, джентльмены, – сказал Троук. – Они уже вынимают ножи.

Мы направились к воротам, а толпа прихлынула, как море, окружив двух констеблей. Я опасался убийства, но через несколько минут из толпы вышли Троук и Гимблет, достаточно запыленные, но невредимые, а между ними шел провинившийся. Проходя мимо меня, он с мрачным видом поднял руку, то ли для того, чтобы поправить свою соломенную шляпу, то ли чтобы запоздало принести извинения. Я никогда не был свидетелем более нарочитого, ничем не вызванного нарушения порядка. У «старых псов», как называют бывалых каторжников, вошло в привычку ругательски ругать начальство, что обычно пропускается начальством мимо ушей, но я никогда раньше не видел, чтобы человек ни с того ни с сего ударил констебля. Думаю, что он это сделал из чистого бахвальства. Троук назвал мне этого человека – Руфус Доуз, добавив, что он главарь «Кольца» и считается самым неисправимым арестантом на острове. Чтобы призвать его к порядку, Троук должен был прибегнуть к его языку, но в присутствии полномочного представителя его превосходительства он не осмелился это сделать.

Арестант оказался тем самым человеком, которого я обидел в Порт-Артуре.

Семь лет «строгого режима», по-видимому, не исправили его характер. Он «вечник»—и обречен до конца своих дней прозябать в этом месте! Троук говорит, что он был грозой Порт-Артура и что его прислали сюда после «чистки» преступников. Он находится здесь уже четыре года. Несчастный!

24 мая.

После молитвы я навестил Доуза. Он заключен в старую тюрьму, в одну камеру с семью арестантами. По моей просьбе он вышел и встал, прислонясь к дверному косяку. Он очень изменился с тех пор, как я его видел. Семь лет назад это был крепкий, прямой, красивый мужчина. Теперь же он превратился в мрачного, угрюмого, ссутулившегося бедолагу. У него седые волосы, хотя ему не более сорока лет, его фигура утратила пропорциональность частей, которая некогда делала его стройным и подвижным. Его лицо тоже стало похожим на лица других арестантов – а они все безобразно похожи друг на друга! – и если бы не черные глаза и особая манера сжимать губы, я не узнал бы его. Насколько же порок, вошедший в привычку, и преступная среда огрубляют «образ и подобие божье»! Я говорил очень мало, так как другие арестанты прислушивались, как мне показалось, им не терпелось стать свидетелями моего смущения. Очевидно, Руфус Доуз привык отвечать дерзостью на поучения моего предшественника. Я беседовал с ним всего лишь несколько минут, сказав, как глупо сопротивляться власти, которая сильнее его. Он не отвечал, и только когда я напомнил ему о нашей давней встрече, он выказал подобие чувства, – передернул плечом не то от боли, не то гневно, и, кажется, хотел что-то сказать, но, бросив взгляд на собравшихся в углу, снова погрузился в молчание. Мне надо во что бы то ни стало побеседовать с ним наедине. Ничего не добьешься от человека, постоянно запертого с семью другими, если те дьяволы почище его самого.

Я послал за Хэнки, чтобы расспросить его о состоянии камер. Он ответил, что тюрьма забита сверх меры. «Одиночное заключение» – фикция. Шесть человек, приговоренных к одиночному заключению, сидят в маленькой клетушке. Клетушка зовется «женским монастырем». Когда я вошел туда, все шесть человек лежали обнаженные до пояса, пот ручьями катился по их нагим телам. Противно даже писать о подобных вещах.

26 июня.

Паунс отплыл на «Леди Франклин» в Хобарт-Таун; носятся слухи, что нам пришлют нового коменданта. Капитаном на «Леди Франклин» служит старик Блант, протеже Фрера, к которому я проникся необъяснимой антипатией.

Сегодня утром видел Руфуса Доуза. Он по-прежнему мрачен и хмур. Отношение к нему прескверное. Он то и дело получает наказания. Я узнал, что он и еще другой арестант, Иствуд, по кличке Джекки-Джекки, кичатся тем, что являются вожаками «Кольца», и не скрывают, что жизнь им опротивела. Может ли быть, что незаслуженная порка, которой подвергли его в Порт-Артуре, вкупе с другими бесчисленными издевательствами, искалечила его душу? Вполне возможно.