Осуждение Паганини

Они не трогали короля, они искали "попов и Бурбонов". Потом направились к дворцу архиепископа, и в то время как одни громили церковь, прилегающую к дворцу, другие, смяв отряд национальной гвардии, вошли во дворец, сорвали каменные кресты, уничтожили мебель, иконы. Из огромного количества распятий, бывших в разных комнатах, сложили костер на паркетном полу. И в это время мимо дворца архиепископа прогремела карета, из которой с удивлением выглянуло демоническое лицо, обрамленное кольцами черных волос. Землистые щеки, синеватые веки, лицо, на котором отпечатались цвета серы и медного купороса. Синие веки поднялись, как крылья ночной птицы, к черным бровям, и огромные глаза загорелись злорадством. Демон въехал в Париж. Этим демоном был Никколо Паганини.

В этот час, миновав заставу, он приехал на улицу д'Анфер и поселился там вместе со своим дьявольским фамулусом, английской собакой, Джорджем Гаррисом, который является, несомненно, воплощением черта, купившего душу итальянского скрипача.

...О событиях этого дня помощнику префекта полиции докладывал невзрачный человек в большом черном сюртуке. Это происходило в те часы, когда синьоры Паганини и Паер спокойно слушали оперу "Отелло".

Полиция не спала всю ночь. Испуганные представители духовенства не знали, где искать защиты. Старая карлистская полиция была теснейшим образом связана с иезуитами, но орден знал очень хорошо могущество парижских банкиров. Он знал наперечет богатство всех наследников лучших купеческих домов Парижа. И он знал, что за первым опьянением победы наступит отрезвление и католическая церковь, в лице самых тайных ее организаций, снова станет необходимым пособником власти, а из пособника сделается настоящей руководительницей французской политики.

Сухим и монотонным голосом агент секретной полиции докладывает супрефекту города Парижа сводку своих наблюдений. Состоя в двойном подчинении, он в минуты большой усталости путал наблюдения интеллектуального сектора и полиции нравов с политическими сводками и с уголовными сводками обыкновенной полицейской агентуры. Но он знал, что господин супрефект, сам добивается ордена Иисуса, и не очень заботился о размежевании тех сведений, которые он должен был сообщить полицейскому супрефекту, и тех, какими интересовался коадъютор ордена иезуитов.

- Еще что? - спросил супрефект.

- В кофейне "Эмблема" выступали молодые люди с литературными спорами. Молодой человек кричал о правах средних людей.

- Ну и что же? Что за необходимость подслушивать этого болтуна?

- Он кричал о том, что люди, лишенные талантов, должны соединяться вместе.

Супрефект зевнул:

- Какое дело полиции до всех сумасшедших мальчишек, страдающих тайными пороками и собирающихся в кофейнях?

- Он выкрикнул очень интересную вещь.

- Кто выкрикнул? - переспросил супрефект.

- Да Мюрже. Он закричал: "Я защищаю право среднего человека плевать в лицо гению!"

- Однако! Это уже интересно! Ну, и что же?

- Я пригласил его на службу.

- Зачем?

- Он нам будет нужен.

- Он что - романтик?

- Он - никто. Но человек, который кричит: "Я зaщищаю право среднего человека плевать в лицо гениям, я за право подлеца и мастурбатора!" - может многое для нас сделать. Я дал ему денег.

- Как, ты говоришь, его фамилия?

- Я записал его и взял документы. Его фамилия - Мюрже.

- Вот как! Агент русского царя! Кто там был еще?

- Там был Нодье.

- Литератор? Что он говорил?

- Он произнес речь против газовых фонарей.

Супрефект окончательно оживился. Сон слетел с его глаз. Супрефект расположился в кресле поудобнее.

- Это совсем интересно. Теперь студенческая молодежь Сорбонны и медицинского факультета - болото, в котором родятся змеи и лягушки. С ними столько хлопот: то охраняй театр, в котором они колотят друг друга по морде дубинками, то они раскрасят друг другу физиономии кистями в мастерской господина де ла Круа, то поссорятся с девчонками на Итальянском бульваре и раздерут им юбки. Держите их под наблюдением, держите! Господин министр прав, когда говорит: "Сегодня это романтики, а завтра революционеры". Но за молодого Мюрже я ручаюсь. Пусть он служит я нам и петербургскому медведю деньги не пахнут!..

- Да, - сказал агент, - господин министр говорит: "От социализма Францию может спасти только катехизис".

- Ты, кажется, становишься философом! - сказал супрефект. - Я ценю вашу агентуру.

Мюрже - это рыбка, из которой можно сварить уху! Ну, а что же именно говорил Нодье?

- Нодье повторил свою речь о новогоднем освещении улицы Мира и квартала Вивьен газовыми фонарями. Нодье кричал, что от ядовитых газов умирают деревья, картины в кафе чернеют от ядовитого чада, тончайшего и невидимого, который выделяют эти проклятые лампы, слепящие глаза. Кареты падают в ямы, вырытые посреди мостовых, так как газовые фонари слепят глаза лошадям.

Супрефект порылся в папке и достал огромную синюю тетрадь.

- Это - сумасшедший, - сказал супрефект, - он подал правительству мемориал о запрещении водорода. Он перелистал тетрадь. Агент ясно увидел подпись Нодье.