Осужденные души

– Романтика! – сказал он с улыбкой. – Это была любовь?

– Не знаю.

– Что произошло потом?

Лицо Фани приняло цвет синеватого мрамора. В нем не осталось ни кровинки. Челюсть задрожала, точно от холода какого-то ужасного воспоминания. Но она мгновенно овладела собой.

– Не надо мне больше рассказывать о Рикардо, – сказал Луис.

– Напротив. Я должна рассказать тебе все. Но не сейчас!.. Еще не сейчас!

– Мертвые вообще не представляют интереса, – заявил Луис дерзко, очистив апельсин и подавая его Фани.

– Ты веришь в бессмертие души? – спросила она.

– Нет. Трудно согласиться, что повар нашего отеля, Альфонс XIII или маркиз Торе Бермеха бессмертны.

– Я тоже, – сказала Фани с нервным смехом. – Но маркиз Торе Бермеха заслужил бессмертие… Ты не находишь?

– Почему?

– Потому что он сорвал с пас маски.

– Да, – сказал Луис.

И они опять впились глазами друг в друга. В глазах Луиса светилась надежда, а Фани опять почувствовала острую, пронизывающую боль отчаяния. Никогда, никогда она не ощущала сильней свое полное физическое разрушение.

Когда они, пообедав, вышли из ресторана, она пожаловалась на усталость. Луис сразу понял, что это обычная, постепенно наступающая депрессия. Действие утренней дозы морфия иссякало, и теперь она нуждалась в новом уколе.

– Очень глупо пить кофе в холле, – сказала она. – Я предлагаю выкурить по сигарете в моем номере. У меня есть бутылка настоящего бренди.

– Да, но мужчинам запрещено заходить в комнаты дам, и наоборот, – весело заметил Луис.

– Неужели ты настолько наивен, чтобы соблюдать правила?

– В таком случае попробуем бренди.

В ее комнатах было жарко и душно. Как только они вошли, Фани включила вентилятор и спустила жалюзи, которые ленивая прислуга оставила поднятыми. Комната потонула в полумраке. Сонную тишину нарушали только редкие трамвайные звонки или гудок автомобиля, проезжавшего по накаленной мостовой Сан-Херонимо. Были самые знойные часы дня.

– Почему бы тебе не поехать в Сан-Себастьян? – спросил он.

– Там сейчас полно англичан, – сказала она с досадой. – К тому же деньги у меня на исходе.

– На сколько тебе хватит?

– На несколько месяцев… О!.. Этого более чем достаточно!

И зловещее спокойствие этого «более чем достаточно!» отозвалось в нем острой болью.

– Un momentito,[15] – сказала она (они уже перешли на испанский) и достала из тумбочки коробку с принадлежностями для укола.

С этой коробкой в руках она направилась к ванной.

– На десять сантиграммов меньше! – строго приказал Луис.

– Нет. Не имеет смысла, – ответила она.

– Попробуй! – Он нагнал ее и схватил за плечи. – Прими меньшую дозу, если ты меня действительно любишь.

– Я тебя люблю, но сделать этого не могу… Сегодня я хочу быть спокойной. Мне надо о многом рассказать тебе.

– Я не хочу, не рассказывай мне ни о чем.

– Ты должен знать все… Ты должен узнать, как погиб Рикардо. Тебе надо это знать. Я никогда не рассказала бы тебе, если бы ты не был его братом.

– Тогда обещай: начнем лечение с завтрашнего дня.

– Хорошо. Обещаю, – сказала она с пустой улыбкой.

И голос ее выразил, насколько безнадежна такая попытка.

– Ты стерилизуешь шприц и раствор?

– Никогда.

– Почему? – спросил он гневно.

– Потому что в Испании нет микробов. Витамины и солнце убивают все.

– Кто тебе это сказал?

– Один испанский врач.

– Из Королевской академии, наверно. Эти негодяи усыпляют свою совесть, чтобы не думать о миазмах нищеты.

– О!.. Да ты красный! – сказала она с усмешкой.

Он взял коробку у нее из рук и включил штепсель электрической плитки, чтобы прокипятить шприц. Фани ушла в ванную и вернулась оттуда в шелковом блекло-зеленом пеньюаре, в котором он видел ее тогда. Один рукав у нее был закатан. Когда все было готово, она сама сделала себе укол. Луис опять отвернулся, чтобы не видеть, как игла вопьется в ее бледную руку.

– Сними пиджак. Здесь очень жарко, – сказала она. Она осторожно растерла бугорок от укола пальцами, подошла к кровати и легла.

Луис наблюдал за ней с отчаянием.

– Не смотри на меня так, – сказала она умоляюще. – Бренди в шкафу. Пей из стакана, другого у меня нет.