Осуждённые грешники (ЛП)

Когда моя задница опускается на край стола, нервная дрожь пробегает по мне, превращаясь во влажный жар между бедер. Мое дыхание громче, чем шум бури, бьющейся в окна, и с каждой напряженной секундой оно становится все более прерывистым.

Рафаэль же, напротив, словарное определение слова хладнокровие. Он откидывается назад, подносит к губам стакан с водкой и бесстрастно оценивает открывшееся перед ним зрелище. Наконец, он ставит напиток рядом с моим правым бедром, и холодное стекло обжигает меня через рабочие брюки.

Он облизывает губы и встречает мой вызывающий взгляд. Затем со вздохом, который наводит на мысль, что довести это пари до конца так же увлекательно, как заполнить налоговую декларацию, он наклоняется вперед.

Мое зрение затуманивается, когда он проводит ладонями вверх по моих бедер и останавливается. Потом просовывает два указательных пальца за пояс, стягивая мои брюки и резинку стринг вместе. Он изображает улыбку, достойную благотворительного сбора средств, которая противоречит грешнику, живущему в его глазах.

— Позволь?

Это не вопрос. Не совсем. Если бы это было так, он бы подождал ответа, прежде чем грубо стягивать с меня вещи. Они скользят по моим ногам как по маслу, но только потому, что от шока я закинула ладони за спину и выгнула её.

Рафаэль не торопится снять брюки с моих ног. Он спокойно и без всякого выражения выпутывает мои стринги из штанов и держит их между большим и указательным пальцами в пространстве между нами. Мой пульс учащается при виде того, как он держит этот клочок кружева. Как будто он только что испытал неудобство, обнаружив их в своей стирке.

Он окидывает взглядом стринги и сглатывает.

— Они крайне неуместны для работы, Пенелопа.

Напряженность в его тоне только заставляет мою кожу гореть еще сильнее.

Молча, он поправляет мои брюки, складывает их у себя на коленях, а затем кладет на край стола рядом со мной. Затем он начинает делать то же самое с моими стрингами. Каждое его медленное, шелковистое движение — это еще одна секунда перенесенной пытки. Как будто он избегает неизбежного, либо в наказание мне, либо самому себе.

От предвкушения у меня кружится голова, и я не могу больше терпеть ни секунды.

Откидываясь на локти, я раздвигаю бедра. Сквозь полуприкрытые веки я наблюдаю, как Рафаэль замирает. Он не отрывает взгляда от моих рабочих штанов, и тонкая ткань моих стринг исчезает в его кулаке.

В конце концов, не поворачивая головы, он скользит взглядом между моих ног. Его глаза темнеют, и он проводит рукой по горлу.

— У тебя всё... — у него сводит челюсти. — Естественно.

Несмотря на сводящую с ума похоть, потрескивающую в моем нутре, меня переполняет раздражение. У меня там все ухожено, но точно не гладко. Не знаю, как он не заметил этого, когда ласкал меня пальцами в тени «Виски под Скалами».

— Не совсем. Проблема?

Он издает мягкий, горький смешок, как будто считает меня чертовой идиоткой.

— Я не один из тех маленьких мальчиков, которых ты привыкла трахать, Пенелопа.

Ну, я трахалась только с двумя парнями, и ни один из них не делал этого. Напоминание о том, насколько он старше меня, пугает, и мои бедра судорожно сжимаются.

Он прочищает горло и перекатывает кресло так, чтобы оказаться между моих ног. Рукава его пиджака задевают внутреннюю поверхность моих бедер, заставляя мышцы моего живота сжиматься.

Я вся горю, съеживаясь под пристальным взглядом, под бременем тишины. Я перевожу взгляд на потолок, пытаясь замедлить дыхание.

Когда Рафаэль говорит, его горячее дыхание щекочет мой клитор, отчего мои глаза, блять, чуть не закатываются к затылку. Он так чертовски близко.

— Ты уже мокрая, — говорит он бесстрастным тоном.

Господи, к чему все эти заявления о наблюдениях? Это еще один метод пыток, о котором я не слышала?

Я скрежещу зубами и притворяюсь скучающей.

— Мне двадцать один, я всегда мокрая.

Шипение с привкусом водки раздается у моего клитора. Боже.

— Мокрая для кого, Пенелопа?

Я улавливаю раздражение в его тоне. После той грязной тактики, которую он использовал, чтобы поставить меня в такое положение, он должен чувствовать хотя бы толику моего дискомфорта.

— Для любого горячего мужчина, который ступит на яхту.

Он бормочет что-то по-итальянски себе под нос, затем хватает меня за обе лодыжки и с силой задирает мои ноги на стол, так что пятки упираются в заднюю поверхность бедер. Это движение ошеломляет меня, спина скользит вверх по деревянной поверхности, и бумаги каскадом падают на пол.

Надеюсь, они были важными.

Уперев кулаки в бока, я сжимаю лопатки вместе и пытаюсь унять теплый румянец, распространяющийся по каждому сантиметру моей кожи. Прохладный ветерок в сочетании с горячим дыханием напоминает мне о том, насколько я обнажена.

Без предупреждения его рот прижимается к моему клитору, проводит по нему языком, а потом начинает сосать.