Освенцим

Не успел Поль потребовать, чтобы Освенцим начал производить песок и гравий для нацистского государства, как лагерь приобрел еще одну функцию. В ноябре 1940 года Рудольф Хесс встретился с Гиммлером, и план развития Освенцима, который он ему представил, привлек внимание босса. Обоюдный интерес к сельскому хозяйству их сблизил. Хесс вспоминал, как Гиммлер излагал свое новое видение лагеря: «Мы должны попытаться провести здесь все необходимые сельскохозяйственные эксперименты. Нужно создать мощные лаборатории и службы по растениеводству. Важно начать работы по животноводству всех видов… Болото надо осушить и начать обрабатывать…» Он продолжал разговор о планировании сельского хозяйства, углубляясь в мельчайшие детали, и остановился только тогда, когда адъютант напомнил ему, что одна очень важная персона уже очень долго ожидает встречи с ним»³⁷.

Тот ужас, в который впоследствии превратилось существование в Освенциме, давно окрасил в самые черные краски эту встречу Гиммлера и Хесса, однако эта встреча помогает понять образ мышления этих двух ключевых в истории лагеря фигур. Было бы слишком просто и в корне неправильно считать их просто «безумцами», которые руководствуются в своих действиях какими-то непостижимыми, абсолютно иррациональными чувствами. Здесь, во время этой встречи, они предстают перед нами как два энтузиаста, одержимых одной идеей; два чудака-визионера, которые в условиях войны способны обсуждать такие планы, которые даже в мирное время выглядели бы «воздушными замками». Но в действительности Гиммлер на тот момент, когда он сидел с Хессом над планами Освенцима, уже приобрел в результате нацистской агрессии богатый опыт превращения своих безумных идей в реальность. Он уже провел рукой над картой, полностью изменив жизнь сотен тысяч поляков и немцев. Ему уже приходилось принимать решения, масштабы которых сложно себе даже представить.

Крайне важно помнить, что все это время, пока Гиммлер в таком велеречивом тоне говорил о своем желании превратить Освенцим в центр сельскохозяйственных исследований, он преследовал более или менее вразумительную идею – омерзительную, но вполне логически последовательную. Во время этой встречи в ноябре 1940 года Силезия виделась ему в качестве немецкой сельскохозяйственной утопии, почти раем на земле. Исчезнут кричаще безвкусные усадьбы поляков, а на их месте появятся крепкие, хорошо управляемые немецкие фермы. И Хесс, и Гиммлер когда-то сами были фермерами; у обоих была эмоциональная, почти мистическая привязанность к возделыванию земли. Поэтому идея превратить Освенцим в некий центр сельскохозяйственной науки обоим казалась очень заманчивой.

В порыве такого внезапного воодушевления тот факт, что Освенцим был расположен и совсем неподходящем месте для создания такого предприятия, уже не имел для Гиммлера значения. Расположенный у слияния рек Сола и Висла, лагерь находился в местности, печально известной постоянными паводками и наводнениями. Однако, несмотря на это, с того самого дня и до конца существования лагеря узники Освенцима будут трудиться, претворяя видение Гиммлера в жизнь, копая канавы, осушая болота и укрепляя берега рек – и все это только потому, что рейхсфюреру СС было намного приятнее сочинять грандиозные планы, чем заниматься практическими вопросами. Это безумие принесет гибель тысячам людей, однако мысль об этом вряд ли промелькнула в голове Гиммлера в тот момент, когда он с энтузиазмом излагал эту бредовую фантазию своему верному подчиненному Рудольфу Хессу.

К концу 1940 года Хесс уже создал основные структуры и принципы, согласно которым лагерь будет функционировать следующие четыре года: капо, контролировавшие каждый момент жизни заключенных; жесточайший режим, позволявший охранникам наказывать заключенных произвольно, по своему усмотрению – зачастую просто без каких-либо причин; царящее в лагере убеждение, что если заключенный не сумел как-то увильнуть из команды, направляемой на опасные работы, его ждет быстрая и непредвиденная смерть. Но кроме этого, в те первые месяцы существования лагеря было создано еще одно явление, которое ярче всего символизировало нацистскую лагерную культуру – это был блок 11.

Снаружи блок 11 (поначалу его называли блок 13, затем в 1941 году ему присвоили другой номер) ничем не отличался от остальных красно-кирпичных бараков, которые ровными рядами выстроились по всей территории лагеря. Но у этого здания была своя, присущая только ему, функция – и все в лагере знали об этом. «Лично я боялся даже пройти мимо блока 11, – рассказывает Юзеф Пашинский³⁸. – Очень боялся». Заключенные испытывали такой страх потому, что блок 11 был тюрьмой внутри тюрьмы – местом пыток и убийств.