Освещенные окна

Потом все стихло, и только, мотаясь и как бы не зная, куда деваться, все падал и падал косой, остренький снег...

Отец вышел из своей комнаты, прислушался и сказал:

-- Немцы выпили по рюмочке и завалились спать.

И сам, зевнув, отправился спать.

6

Утром я пошел смотреть, взяли ли немцы город, и встретил одного у чаеторговли Петунина и Перлова. Молоденький, он шел, зажав под локтем винтовку и беспечно оглядываясь. Другой -- старый, сердитый -- расклеивал афишки: под страхом смертной казни комендант генерал Штанген приказывал немедленно сдать оружие.

-- Черта с два,-- сказал кто-то у меня за спиной.

Это был Женя Рутенберг, изрядно небритый, в шинели с оборванными пуговицами и в давно не чищенных сапогах. Обычно он выглядел мрачноватым, а в этот день не то что сиял, но было видно, что все ему интересно -- и то, что немцы взяли город, и что комендант приказал сдать оружие, и даже что наши, отступая, взорвали Ольгинский мост. Немцы, по его мнению, не смогут удержаться в Пскове больше недели. Он сказал, что в поле за товарной станцией валяются руки, ноги, головы в касках, искореженные винтовки и обрывки сине-серых немецких шинелей: два матроса согласились кружным путем провести немцев в город и на товарной станции взорвали заминированные вагоны с динамитом.

-- Решили, что если умирать, так с музыкой,-- сказал Женя.-- Непременно сходи. Интересно.

Сам он уже успел притащить оттуда несколько пироксилиновых шашек, бикфордов шнур и ручные гранаты.

-- Штук десять. Завтра еще пойду. Там какие-то картонные трубки валяются. Здоровенные. Толщиной с руку. Надо будет стащить.

-- Зачем?

-- Взорвем. По-моему, это -- ракеты. Мы пошли смотреть Ольгинский мост. Красивый, изящно взлетавший над Великой, он был теперь безобразно оборван. Опустевший бетонный бык, над которым, как бы ничем не поддерживаемые, висели спирали железа и нацеленные в небо пики, выглядел одиноким и тупо-унылым.

Все несли оружие. К площади у Троицкого собора две женщины тащили винтовки на одеяле. Усатый немец ловко разбирал винтовки к винтовкам, гранаты к гранатам. Сабли и кучи патронов лежали в сторонке, а на столе перед немцем -- груда револьверов.

Я вернулся домой. У нас с Сашей не было такого арсенала, как у Рутенберга, но две винтовки были -- русская трехлинейная и американский винчестер.

Мы отодвинули собачью будку и закопали винтовки, предварительно смазав их лампадным маслом.

-- Пригодятся,-- пробормотал Саша.

Его кривой, острый нос блестел решительно. Мы поставили будку на место. Наша собака Преста, умирающая от старости, смотрела на нас покорными, слезящимися глазами.

НЕМЦЫ ЗАНИМАЮТ ГОРОД

1

Немцы занимают город, и становится тихо и скучно. Улицы они называют по-своему: Кузнецкую -- Шмидт-штрассе, еще какую-то -- Унтер-ден-Линден, совсем как в Берлине. Уж не думают ли они остаться здесь навсегда?

Прежде денег было много, а провизии мало. Теперь -- наоборот. В магазинах появляются хлеб, мясо, консервы, рыба. Но денег нет, потому что нет работы. А на керенки купить ничего нельзя.

Высокий офицер, в очках, с бородкой, является к нам: военный постой. Он выбирает комнату. Поджав губы, гордо закинув голову, мама водит его по квартире. В комнату, где лежит Зоя со своей рыженькой девочкой, она его не пускает:

-- Здесь больная.

Наконец он выбирает комнату, конечно самую лучшую, бывшую гостиную, в которой, напоминая о лучших временах, стоит слегка потрепанный бамбуковый шелковый гарнитур.

Он просит перенести к нему рояль -- иногда ему хочется помузицировать в свободное от службы время. Парадной лестницей пользуется теперь только он, а мы начинаем ходить через кухню.

Кажется, нет особых оснований ненавидеть этого корректного офицера, но я его ненавижу. Отец почти не выходит из своей комнаты, но с мамой Herr Oberst иногда разговаривает покровительственно -- по какому праву? Маленький щупленький денщик, стреляющий глазами в каждую девку, приносит ему обед, и, пока офицер запивает котлеты вином, денщик сидит у крыльца и играет на маленькой гармошке. Мы обедаем позже: мама режет хлеб на неравные доли -мужчинам побольше. На заседании городской думы купец Сафьянщиков напоминает, что некогда Псков был вольным городом и до Ивана Грозного управлялся посадником, власть которого была ограничена вечем. Никто не соглашается взять на себя роль посадника, но выбирается комитет, которым будет управлять городской голова.

Ровно в полдень в Анастасиевском саду играет военный оркестр, и немецкие офицеры, прямые, с откинутыми плечами, прогуливаясь, приветствуют друг друга коротким, полным достоинства рычанием: "Moen" ("Morgen").