Освободите нас от зла

Я вошел в бар на Сен-Жермен де Пре. Там толпился народ. Чтобы прочистить мозги, мне пришлось выпить три порции виски подряд... Как же всучить ему эти чертовы деньги? Два дня я обдумывал свой план, но в детали не вдавался, и вот оказалось, что эти детали могут стать непреодолимым препятствием на пути реализации моего плана... Я выстраивал в уме десятки комбинаций и тут же браковал их. Мне приходило в голову украсть его бумажник и подменить деньги. Но, вполне понятно, я не мог остановиться на подобной дури. Прочие варианты были не лучше. Я честил себя безнадежным идиотом.

И тут меня осенило. Я издали разглядывал гору, считая ее слишком крутой для восхождения, и даже не подумал о том, что могут быть обходные тропинки, значительно облегчающие подъем... А именно такая тропинка существовала... Да и гора казалась слишком крутой лишь в моем воображении. Мне вовсе не требовалось передавать целиком эти пять тысяч франков Норману... Проблема состояла в другом: всучить ему лишь один из этих банковских билетов.

Я позвонил Морэ, маленькому хитрому детективу! Мой звонок застал его в бюро, и я попросил приехать ко мне немедленно. Он ответил согласием. Разумеется, он и на луну полетел бы за человеком, сорящим деньгами с такой легкостью. Пока я заказывал четвертую порцию виски, он был уже здесь. В своем замызганном плаще, разболтанной походкой он приблизился к моему столику и сдержанно кивнул. Я указал ему на стул рядом с собой.

— Выпьете чего-нибудь?

— Молоко с гренадином.

Я поморщился и передал заказ официанту. Морэ ждал, когда я заговорю. Он был очень терпелив. Инструмент. Простой, надежный и точный инструмент.

— Я хотел поручить вам одно простое дельце, — начал я.

— К вашим услугам...

Я вытащил десять купюр по пятьдесят франков.

— Возьмите это, но учтите, номера купюр переписаны. В ваше личное пользование я дам другие деньги. Мне хотелось бы, чтобы большая часть этих купюр самым естественным образом оказалась в кармане парня, которого вы недавно фотографировали.

— Нормана?

— Его самого. И прошу вас не слишком ломать голову над вопросом, для чего мне это нужно.

— Я стараюсь понять только то, что может мне быть полезным, месье Блондуа.

Я вздрогнул. Меня поразило, что он запомнил мою фамилию. Хотелось бы, чтобы люди подобного сорта, исполнители щекотливых поручений, были всего лишь порождением ночи, без прошлого и будущего. Я смотрел, как он подносит к губам розовое молоко.

— Вы уловили, чего я ожидаю от вас?

Он не спеша допил свое молоко. Поставил стакан, вытер губы чистым платком и ответил:

— Абсолютно. Деньги, которые вы мне передали, должны оказаться в кармане Нормана, а он этого не должен заметить.

— Замечательно. Вы знаете, как это осуществить?

— Да, знаю! Нужно будет «переселить» эти деньги к Норману за несколько раз. Полагаю, что время от времени он разменивает деньги. Таким образом, одна из этих купюр попадет к нему в виде сдачи на бензоколонке, где он обычно заправляет свою машину.

— Прекрасно, но время не терпит...

— Могу вас уверить, что часть ваших купюр окажется у него уже сегодня. Я могу и сам попросить разменять мне деньги.

— Вы?

— А почему бы и нет?

— Да ради Бога, я знаю, что вы парень ловкий!

Он не отреагировал на комплимент и промолчал. До сей поры я не разговаривал с ним об условиях, и только его настойчивый взгляд вернул меня к действительности. Я вытащил из кармана чековую книжку.

— Извините, я думал о своем...

Он ответил:

— Ничего страшного!

Я выписал чек на пятьсот франков... Альфонс был прав, эта «шутка» обходится мне дорого. Но я не постою за ценой! Морэ взял чек, посмотрел на вписанную туда сумму и помахал им, чтобы дать высохнуть чернилам. Он не выражал никаких чувств, но я знал, что он удовлетворен.

— Если все будет хорошо, — заверил я его, — вы получите право на дополнительное вознаграждение.

Я оказался тем клиентом, которого обычно долго поджидают в таких скромных конторах, как у Морэ.

— Все будет хорошо, — пообещал он.

Действительно, все прошло очень хорошо. Даже слишком.

* * *

Гильотина...

Существуют люди, не созданные для подобной смерти... Например, я. Останавливаюсь на этой мысли, полной высокомерия. Если задержаться на ней, становится понятно, что она пуста. Я сижу в камере, предназначенной для смертников. Нахожусь в компании с человеком, как и я, приговоренным к смерти... И что? Не означает ли это, что судьбы наши одинаковы? В эту минуту, когда в тюремном дворе строят приспособление, на котором лишат жизни одного из нас, могу ли я впасть еще в один грех, грех гордыни? Шкура моя стоит не дороже шкуры Феррари!