Освободите тело для спецназа

Сью постанывала, изнемогая от его губ и рук. Её соски напряглись, раскалёнными пиками вонзаясь ему в грудь. И он, не выдержав, легко приподнял её за упругую попку, ставшей сразу округло-огромной, когда девичьи колени с податливой готовностью прильнули к его бокам….

А после душа — белый «аэродром»….

Он был ненасытен, как зелёный пилот, наконец-то дорвавшийся до полётов. Его нервы трепетали, голова шла кругом, хотелось от восторга орать и плакать. Он метался в сладостном упоении, делая переворот за переворотом, закладывал виражи, пикировал, вонзался штопором в эту несущуюся навстречу цель и, «отстрелявшись», тут же шёл на повторный заход. «Летчиком» он был от Бога! Лишь что-то лепетала Сью, уткнувшись горячими губами в шею, да тело её с протяжным криком, взрывалось в который раз, заставляя его с новой силой метаться от полыхавшей в нём страсти. Какая там к чёрту посадка! Если баки полны и боекомплект — под завязку! ЕЩЁ! ЕЩЁ! ЕЩЁ!!!

И даже часа через три, когда они счастливые, расслабленно бултыхались в ванне, он всё равно хотел её. И глядя на эти груди, всплывшие среди пены как морские мины, влажными и крутыми боками, ему нестерпимо хотелось ухватиться пальцами за эти торчащие детонаторами соски, чтобы ещё разок раствориться в этой огненной буре, имя которой — ЖЕНЩИНА!

Г л а в а 13

Под вечер, сославшись на то, что её ждёт мама, Сьюзен ушла. Глеб проводил её до машины.

— Ты был великолепен, Рич — чмокнула она его на прощанье в щеку.

— Рад стараться, леди! — вытянулся он по стойке смирно, выпятив грудь. Но, почувствовав, что девушка на его шутовство вот-вот обидится, взял ее руки и, прижав к груди, искренне сказал: — Ты просто прелесть, Сью…. И очень мне нравишься…. Очень….

Девушка ему поверила. Он заметил, как чуть дрогнули зрачки, и глаза радостно засияли. Она поцеловала его ещё раз и села в машину.

— И не забудь, я тебя завтра жду к обеду, — торопливо сказал он, когда заурчал мотор.

— И не надейся! — погрозила она ему пальчиком. — Я не забуду! Не каждый день меня приглашают долговязые и нахальные магистры.

На «долговязого и нахального» Глеб не обиделся. Слова звучали ласково и нежно, лаская слух. Сьюзен выжала сцепление и плавно тронула машину от тротуара. Она дважды оборачивалась, и Глеб махал ей рукой, опасаясь, что она во что-нибудь врежется.

На душе было светло и празднично. Перескакивая через ступеньку, он птицей взлетел наверх и с упоением мурлыкая «Бухгалтера», начал толкаться по всей квартире из угла в угол. Толкался то он, в общем, не бесцельно — искал подходящую сумку или пакет, чтобы сходить в магазин, но одно другому не мешало. Уж очень хорошо пританцовывалось под это радостно-мажорное: «Бух-галтер! Милый мой бухгалтер! Та-та-та-та, та-та-та-та!» Слов то дальше он не помнил, да они и не к чему слова, когда на душе праздник. Гуляй, Самара!

Минут через пять, сменив рубашку и найдя довольно приличный на его взгляд пакет, он опять вышел на улицу. Секунду постояв, он повернул налево — в сторону, противоположную той, откуда они приехали с Сьюзен. В начале улицы, насколько он помнил, магазинов не было.

Супермаркет он нашёл через два квартала, почти рядом с гаражом Гаррисона, где, по словам Митчелла, стояла его машина. Магазин располагался с другой стороны улицы, чуть наискосок. И хотя уличное освещение ещё не зажгли, но над магазином уже зазывно вспыхивала реклама. Глеб, чуть волнуясь, пощупал в кармане бумажник (не испарился ли?), толкнул стеклянную дверь и впервые в жизни вошёл в американский магазин.

Разобрался он быстро. Принцип был тот же, что и в советских «Универсамах» застойных времён. Только вместо металлических корзинок с ручками, стояли никелированные тележки на колёсиках. Да от всевозможных товаров, в непривычно яркой упаковке, рябило в глазах.

Среди многочисленных стеллажей и полок, вытянувшихся рядами, он катал свою тележку добрых полчаса, пока не набрал всё необходимое для завтрашнего обеда. Когда он остановился перед стеллажом с фруктами, у него разбежались глаза — слишком много всяких диковинок здесь лежало. Половину из них он не только не пробовал, но и не знал даже, как они называются. После долгих размышлений, не желая попасть впросак, сержант остановил свой выбор на ананасе и грозди бананов. Фрукты были относительно дороги, но больше всего его поразило, что червивые яблоки стоили на пятьдесят центов дороже хороших. «Считают, что червяк тоже не дурак — грызёт то, что получше!» — сообразил он, удивляясь американскому умению нажиться даже на червоточине.

Не удалось купить самого главного — мяса или фарша для пельменей. Колбаса, ветчина, буженина — пожалуйста. Бифштексы, шницеля, расфасованные в пакетики — бери, не хочу. Но свежего мяса не было.