Освобождение

Узнав из письма все, что ему было нужно, Федор приказал казнить гонца, чтобы о нем никто не узнал. Эти сведения могли лишь еще больше обозлить оставшихся в городе воинов и заставить сопротивляться еще яростней. На капитуляцию Федор и не рассчитывал. Он уже давно убедился в том, что Спарта падет только тогда, когда умрет ее последний защитник.

Впрочем, Чайка, как ни старался, похоже не смог перекрыть все тайные тропы в город, и вскоре там тоже узнали о происшедшем. Об этом на следующий день сообщил один из пленных периеков, захваченный во время очередной вылазки. В Спарте узнали о разгроме спартанской армии и смерти Маханида.

— Теперь опекуном царя стал Набис из рода Эврипонтидов, — рассказал он, попав в плен и не особенно запираясь, — в городе даже начались волнения, после того как пришла весть о смерти Маханида, но Набис усмирил их, приказав убить всех, кто посмел выступить против него.

— Значит, теперь он главный в Спарте? — уточнил Федор, удивленный словоохотливостью периека, который всеми силами пытался доказать, что он человек подневольный и его заставили воевать. А на самом деле он готов служить новым хозяевам.

— Да, он новый опекун малолетнего царя Пелопа, — подтвердил периек.

— Много запасов в городе? — спросил Федор, которому затяжная осада была не нужна.

— Спартанцы едят мало, — философски заметил на это периек, посмотрев на солнце и почесав бороду. — Нам говорили, что до прихода армии Маханида мы продержимся, еды хватит.

— А что теперь станет делать Набис? — не особенно надеясь на подробный ответ, все же спросил Чайка.

— Я простой солдат, бывший рыбак родом из Кифанты, — развел руками периек, — откуда я знаю, что прикажет новый правитель. Это не моего ума дело.

Федор подтолкнул периека со связанными руками к выходу из своего шатра, в котором происходил разговор, и, указав на видневшийся в дали город, спросил:

— Где здесь наиболее уязвимое место и как быстрее всего проникнуть к дому царя?

Он не спросил «ко дворцу», поскольку был наслышан, что спартанцы хоть и разрешили у себя деньги, все же продолжали считать скромность добродетелью. В былые времена дом царя не слишком отличался от дома простого воина. Сейчас многое изменилось, и все же от традиций, впитавшихся в сознание за несколько сотен лет, просто так было не избавиться.

Периек посмотрел на Чайку и с надеждой в глоссе спросил:

— А мне сохранят жизнь?

— Если сообщишь мне что-нибудь действительно важное, сохраню, — ответил Федор, взявшись за ремень на поясе, — мы пришли сюда не грабить и убивать. Мы пришли сюда навсегда, и ваш мир очень скоро изменится. Он уже изменился, но еще не все это поняли. И нам нужны будут верные подданные, с которыми мы будем обращаться лучше, чем спартанцы.

Низкорослый периек помолчал немного, смерил взглядом широкоплечего Федора, словно размышляя, можно ли ему доверять и медленно вытянул вперед обе руки.

— Разрежьте путы, — приказал Чайка, поняв его молчаливую просьбу.

Один из охранников, стоявших рядом, шагнул к периеку и рассек кинжалом кожаный ремень, стягивавший запястья. Периек потер затекшие руки и, подняв одну из них в направлении крепостной стены, заговорил.

Лагерь карфагенян стоял на некотором удалении от города, на довольно высоком холме, поэтому отсюда было видно многое из происходившего в глубине. Столица Лакедемона была обширным городом, в котором кварталы каменных домов, стоявшие на холмах, перемежались широкими зелеными полями и рощами. Правда с такого расстояния Чайка не мог разобрать, для чего эти поля были предназначены, то ли на них занимались спортивными состязаниями, то ли просто пасли коз и овец. Скорее второе, поскольку животных в городе было много. Федор и без бинокля мог разглядеть, как по плоским крышам домов на окраине, едва вылезавших из земли, не стесняясь, бродили козы и свиньи, как в обычной деревне. Этот патриархальный быт спокойно уживался с помпезной «греческой архитектурой», как называл ее про себя Федор, — целыми кварталами домов с портиками, длинных галерей с высокими белоснежными колоннами и колоссальных зданий нескольких стадионов, построенных из отличного камня и разделенных на сектора для зрителей. Рядом с одним из стадионов Чайка заметил несколько таких же огромных статуй, под стать ему, возвышавшихся перед входом. Это были каменные статуи двух женщин, одна из которых держала в руке лук, и мужчины с каким-то музыкальным инструментом. «Наверняка, этот мужик — их любимый Аполлон с кифарой», — решил Федор, поскольку не слышал, чтобы спартанцы, уважавшие простоту, любили использовать что-то более сложное из музыкальных инструментов.

— Вон там, за крайней башней, на которой стоят баллисты, — проговорил периек, указав на квартал с «элитной застройкой», где в глазах пестрело от колонн, — начинается улица, которая огибает галерею и затем ведет в глубину города, заканчиваясь у неприметного здания на краю лавровой рощи. Вокруг почти нет построек.

— А что это за галерея? — поинтересовался Федор. — Уж больно помпезное здание.