Освобождение бессмертия

Неровные шероховатые выступы в тенях которых таилась темнота чернее самой ночи, слабое мерцание черных свечей, теряющих свой свет на мрачных каменных поверхностях, приглушенный равномерный шум двух источников и высокий массивный трон, на котором сидело не менее высокое существо, едва различимое в плавающем мраке. Когда то давно он был человеком, потом он долго, очень долго, слепо бродил в темноте не помня себя и не понимая смысла времени, гонимый голодом по одним и тем же кругам, не имея источников света, тепла и звука. Потом он что-то вспомнил и смог выйти на поверхность. Там он вдруг смог объяснить себе свое предназначение и свято верил в него, обращая в свою веру других, пока далекий отсвет прошлого, запечатленный на бумаге не напомнил ему большее, не напомнил ему кем он был еще до подземелий, и тогда он понял свое заблуждение и перестал быть тем, кто ведет за собой. Но сейчас, неизвестно кем брошенный жребий предлагает ему снова иллюзию выбора, либо уйти с этого трона, погибнуть, добровольно заморив себя голодом, сойти с ума в темноте и одиночестве, но сохранить многие жизни, либо остаться на троне и получить то, о чем он когда-то только мечтал — последователей которые придут добровольно и которых он сможет вести туда, куда захочет. Голода Лука не боялся. Про голод он знал все. Он мог выделить три самые страшные стадии голода. Первая стадия, когда человек испытывает голод это нормально, вторая стадия, когда голод испытывает человека, постепенно доводя его до края, срывая тормоза, ставя перед выбором съесть себе подобного или умереть, и третья стадия, когда голод испытывает голод, потому что человека в нем уже нет, человек уже становиться сторонним зрителем наблюдая за тем как умирает и разрушается его тело. Он доходил до последней, когда человек внутри перестает сопротивляться, отдаваясь на милость всего что окружает его и что находится в нем. И он победил. Колония больше не указывает ему когда и кого есть. Он знал что убивая голодом себя, он убивает и его мучителей, только одна мысль о том, что он уничтожает и поработившее его тело ДНК, облегчало саму мысль о смерти.

Но одиночество… Десятки лет в темноте и тишине… Оно сломало что-то в нем, оно поселило в нем отчаяние, сломало волю и здравый смысл… за что, за что он должен переживать это вновь? Почему ради спасения других он должен убивать себя? Особенно сейчас, когда появилась она. Та чья душа возможно испытала муки сродни его, та которая не боится самой смерти, возможно даже призывая ее. Та которая, так же как и он находится в одиночестве, возможно еще худшем чем он. Одиночество среди мира полного людей — худшая пытка. Худшая пытка потому, что среди всего многообразия выбора действительно нет того, кто бы соответствовал силе ее души, кто мог бы вместе с ней нести ее пламя, высоко держа его в руках, нежно закрывая если понадобиться от ветра и непогоды, разбивать встающие перед ней стены или разбиваться о стены вместе. Но никто не смог дойти до тех глубин, до которых дошла она, никто не смог защитить ее от того что досталось ей, и только поэтому ей пришлось разбиваться о стены самой, потому что больше никто… Пламя черных свечей молчаливо кивало его мыслям. Привлеченные столь долго горящим светом прилетели два ночных мотылька. Странно что они появились здесь. Один из них кружась над свечой слишком близко подлетел к ней и чиркнул крылом по пламени. Пустив едва уловимую струйку дыма опаленным крылом, он упал в темноту. Лука непроизвольно издал возглас, словно хотел предупредить его. Он встал и нашел светящееся в темноте серым насекомое. Положив его на ладонь он осмотрел крыло, которое было прожжено посередине. Второй мотылек тревожно летал над ладонью Луки, кидая беспокойную маленькую тень на лицо получеловека.

— Ну что же ты… — прошептал Лука.

Черные большие выпуклые глаза, длинные пушистые антенны усов, по форме напоминающие папоротник, мохнатые шевелящиеся лапки, безостановочные попытки перевернуться и улететь. Что-то это напоминало ему… Лилит. А кто тогда опалил ее и бросил в темноту? Он? Нет. Она уже была в темноте, до его появления. Тогда он — это беспокойно летающий над ней мотылек. Да.