Освобождение Ирландии

– Вообще-то, – ответил он, – по нашим планам, я должен был отправиться на Корву в начале апреля. Возможности дальней беспроводной связи, предоставленной русскими, таковы, что мы решили рассредоточить наш персонал – кто-то останется здесь, а кто-то отправится в Константинополь. А я буду с нашими военными на Корву и в Ирландии.

– Но вы понимаете, что все, происходящее в Ирландии, может быть для вас смертельно опасным делом? – возразил я. – А ведь у вас очаровательная супруга и две прекрасных дочурки…

– Знаете, – грустно улыбнулся Сэм, – после того, что мне довелось увидеть в Ирландии, и тем более после того, как я уклонился от войны за правое дело в шестьдесят первом, я считаю, что другого выбора у меня просто нет. Пришло время платить по долгам. А о семье в случае моей смерти, надеюсь, позаботятся. Тем более что ройялти за мои книги, смею надеяться, будут выплачиваться и дальше.

У меня оставался последний аргумент.

– Но вы понимаете, что никакого комфорта мы вам обещать не можем. Почему бы вам не отплыть на корабле югороссов?

– И при этом пропустить исторический момент второго рождения флота Конфедерации? – парировал Сэм. – Я знаю, что многое из того, что сейчас происходит – большая тайна. И если надо, я могу опустить некоторые подробности, а кое-какие репортажи вообще отложить на потом. Вы же мне, я надеюсь, расскажете – какую именно информацию лучше не разглашать. Если хотите, то мы можем сделать и отдельную газету для эскадры Дикси. Тем более что молодой Александер уже показал себя мастером фотографии. И сегодня вечером мы представим вам первый выпуск «Южного креста» – про сегодняшнюю церемонию.

Я задумался. Действительно, такая газета может помочь в укреплении боевого духа наших моряков. Для проформы я поинтересовался:

– Сэм, а вы сможете публиковать в газете приказы и распоряжения командования?

– Конечно, Рафаэль! – ответил Сэм.

«Ну что ж, пора капитулировать», – подумал я и сказал:

– Сэм, у меня на «Алабаме» есть двухместная каюта, которую я смог бы отдать вам с вашим фотографом.

Глаза у изрядно поседевшего писателя засветились, словно у мальца, получившего игрушку, о которой он давно мечтал.

– Рафаэль, огромное тебе спасибо! – стал он благодарить меня. – Уверяю, что ты не пожалеешь о принятом тобой решении!

Я вздохнул и про себя подумал: «Я-то, конечно, не пожалею, а вот ты – вряд ли»…

2 марта (18 февраля) 1878 года.

Константинополь, дворец Долмабахче.

Мануэль Сильвела и Ле Вьеллёз, государственный министр Испанского королевства.

Полковник Антонова Нина Викторовна, вице-канцлер Югороссии

На столе в маленьком и красиво оформленном кабинете стояли кофейник, чашечки, сахарница, молочница, вазочки с печеньями и фруктами. Антонова пригласила дона Мануэля Сильвелу присесть на резной стул, обитый красным бархатом – наследство, доставшееся от султана Абдул Гамида, – потом сама села напротив него и сказала ему по-французски с очаровательной улыбкой:

– Я рада видеть вас, сеньор государственный министр. Надеюсь, что вы благополучно добрались до Константинополя, и вам понравились ваши апартаменты.

– Благодарю вас, сеньора вице-канцлер, – с улыбкой, также по-французски, ответил Силвела, для которого этот язык был не просто языком дипломатии, но и языком его детства. Ведь он родился в Париже и учился в Бордо, прежде чем вернуться в страну своих предков, в которой он достиг высокой должности государственного министра – так в Испании называли главу внешнеполитического ведомства.

Силвела был относительно молод – ему еще не было и сорока семи лет. До того, как он достиг своего высокого поста, он слыл покорителем женских сердец. Да и сейчас он еще нравился женщинам, даже признанным красавицам. Поэтому и в Югороссии он был готов пустить в ход все свои мужские чары, чтобы добиться успеха в переговорах. Но, увидев полковника Антонову, он, как опытный сердцевед, сразу понял, что, несмотря на всю ее миловидность и дружелюбие, с этой женщиной ему стоит выбрать иную манеру поведения. Мануэль Сильвела сумел разглядеть в вице-канцлере Югороссии совсем не свойственную женщинам силу и твердость. Так что он стал сразу держаться с ней не как с представительницей прекрасного пола, а как с равным ему по опыту и силе духа политиком.

Все это, впрочем, не помешало ему при встрече галантно поцеловать руку сеньоры Нины и подарить ей огромный букет цветов и пару изящных изумрудных сережек, когда-то привезенных его прапрадедом из Новой Гранады. Тем более что принимали его в Константинополе действительно с таким уважением, о котором он мог только мечтать в Париже или в Лондоне.