В ожидании подхода Кавказской армии великого князя Михаила Николаевича, мы съездили к замку Калота, базилике Хараб-Шамс, церкви Фафертин и заброшенному христианскому поселению Симхар, благо все они находились достаточно недалеко от Алеппо в северо-западном направлении.
Историческая справка:
—
—
—
Квартировали мы вместе со штабом корпуса и тыловыми службами в цитадели Алеппо, являющейся центром Старого города и возвышающейся над ним на пятьдесят метров, поскольку эта цитадель, подобно древнегреческим акрополям, была построена на вершине холма, которому человеческие руки придали форму усеченного конуса. Взбираться на этот холм было очень нелегко и для людей, и для лошадей, но зато с его верхней площадки открывался замечательный вид с высоты на сам город и окружающую его долину степной реки Куэйке, со всех сторон окруженной высокими белыми известковыми обрывами.
Из этого ослепительно-белого камня Алеппо был сложен и им же были вымощены его мостовые. Там же постоянно дежурили наблюдатели, высматривающие приближающихся к городу гонцов или же целые отряды. И вот сегодня вечером прискакал казачий урядник с тремя донцами, доставивший пакет генералу Скобелеву от главнокомандующего Кавказской армией, в котором сообщалось, что ее авангард достиг города Газиантеп, в ста километрах к северу от Алеппо, и через два дневных перехода должен соединиться с Персидским корпусом… Таким образом, наше почти трехнедельное сидение в Алеппо заканчивается, и вскоре мы пойдем в новый поход, устанавливая власть Белого царя до самого Суэцкого канала.
Из той поездки по окрестностям, во время которой я, в меру своих сил, излагал Жаклин историю былого величия этих мест, она вернулась задумчивая и немного печальная. Мы еще немного поговорили. И вот, когда стемнело, Жаклин извинилась за то, что так рано меня покидает, зажгла свечу и ушла в свою комнату. Я тоже прилег (ибо, если в их жизни нет электричества, люди обычно делают это сразу после захода солнца). Однако, перед тем как погрузиться в сон, я позволил себе отдаться во власть раздумий. Мысли текли медленно и вальяжно, неизбежно возвращаясь к малютке Жаклин. Она волновала меня, пробуждая в душе трепетную нежность и желание оберегать это милое дитя. В ней начисто отсутствовало женское кокетство, но было столько искренности и благодарности… Теперь, когда ей не надо было больше притворяться мальчиком, она просто расцвела, сияя неосознанным женским очарованием.