— Не «Доктрину», а «Манифест», — поправил первого лорда Уильям Гладстон. — «Доктрина» была у Монро, точнее, у его секретаря. А у вот у «очевидной судьбы» все же был «Манифест»…
— Ладно, черт меня возьми со всеми потрохами, — согласился с премьером первый лорд, — пусть будет «Доктрина Монро». Ну, перепутал, с кем не бывает. Они там себе понапридумывали всякой ерунды, а мы должны все это запоминать. Так вот, на самом деле «Доктрина Монро» гласит, что если в Оттаве какой-нибудь политический флибустьер соберет с полтысячи вооруженных сторонников и захватит власть, то Североамериканские Штаты тут же должны признать его правительство и оказать этому новорожденному «государству» военную и политическую помощь. А нам вмешиваться в это будет запрещено, поскольку, согласно этой доктрине, Америка — это зона, закрытая для вмешательства европейских держав. И если мы вмешаемся, то эти наши бывшие колонии объявят нам войну. И именно об этом и идет речь в их ультиматуме. План у них простой. Сначала аннексия Британской Колумбии, которая покажет, что мы слабы и не можем дать отпор, потом их наемники устроят переворот в Оттаве, и затем, как это было уже много раз, марионеточное правительство объявит о присоединении канадских провинций к Североамериканским Соединенным Штатам.
— Могу добавить, — сказал Гладстон, — что, переварив такой жирный кусок, как Канада, янки снова начнут оглядываться в поисках плохо лежащих территорий неподалеку от их границ. Но нас это волновать уже не должно, потому что если вместо Британской империи в мире возникнет Североамериканская, то рано или поздно корабли янки пересекут океан для того, чтобы превратить то, что осталось от Британии, в свою колонию, точно так же, как сто лет назад они сами были нашими колониями.
— Вот именно, Уильям, — согласился принц-регент, — аппетит к янки придет во время еды, а Канада обратится в арену величайшей трагедии, какую только знало человечество. Я имею в виду американских аборигенов и потомков смешанных браков наших и французских колонистов с их женщинами, которых кровожадные янки обязательно примутся истреблять до последнего человека, или высылать в неплодородные земли, как это они сделали со своими индейцами, после того, как забрали их земли. Кровь по канадской земле польется рекой, и даже если мы умоем руки, то все равно она останется на нашей совести.
Принц-регент немного помолчал, а потом продолжил:
— Нет, джентльмены, я не страдаю излишним человеколюбием, но эти люди имеют британское подданство, и в какой-то мере мы тоже отвечаем за их будущее. Если мы бросим их в беде, то растеряем последние остатки политического авторитета и скатимся в ту же клоаку, в которой сейчас находится некогда могущественная Испанская империя, — то есть станем третьеразрядным европейским государством с остатком колоний, которое нигде и ни на что не влияет. Да и эти остатки у нас тоже очень быстро отберут, потому что тогда всегда найдутся желающие прибрать к своим рукам те территории, суверенитет над которыми не может быть подтвержден военной силой.
— Вы правы, ваше королевское высочество, — кивнул архиепископ Кентерберийский, — если мы поступим так, как хотят этого янки, то навсегда потеряем и уважение людей, и милость Господа нашего Иисуса Христа. Во время той истории с Ирландией он и так был не на нашей стороне, ибо тогда нас вели такие богомерзкие чувства, как гордыня, алчность, гнев и страсть к убийствам и насилиям. Сейчас, если мы примем «Ультиматум Эвертса», то мы будем выглядеть в Его глазах ничуть не лучше, ибо главными мотивами для такого решения у нас будут лень, страх и уныние перед неблагоприятно сложившимися обстоятельствами.
— Да, это так, — подтвердил первый лорд Адмиралтейства, должность которого в последнее время стала чисто номинальной, — но, ваше преосвященство, что мы сможем противопоставить янки в столь отдаленном уголке нашей планеты, когда у нас и в метрополии недостаточно войск для защиты ее от иностранного вторжения? У нас нет армии, у нас нет флота, у нас нет ничего, а янки говорят, что стянули к границам Британской Колумбии почти всю свою проклятую армию. Вот вы, ваше преосвященство, говорите: «лень, страх и уныние», но что вы прикажете выставить против янки вместо сильной и боеспособной армии, неужели «трудолюбие, храбрость и воодушевление»?
Неожиданно вместо архиепископа ответ на этот вопрос дал сам принц-регент.
— Нет, Генри, — произнес он, — вместо того, чтобы биться в этой безнадежной битве, в которой против одного нашего солдата или канадского ополченца янки смогут выставить десяток своих бандитов, я натравлю на них самую страшную военную силу, какая только имеется в этом мире…