Освобождение Ирландии

Как я и предполагал, этот молодой человек стремительно делает карьеру и, если ничего ему не помешает, то быть ему в высоких чинах. Кстати, он тоже отличился во время войны в Ирландии и был награжден сразу тремя орденами: российским Владимиром 4-й степени с мечами и бантом, как у меня, ирландским, недавно учрежденным орденом Святого Патрика, и югоросским орденом Мужества. Эдак, глядишь, будучи на глазах у императора, мой будущий зять скоро обгонит в чинах и званиях меня самого. Кстати, он сейчас находится в Дублине — его подразделение входит в сопровождение адмирала Ларионова — и останется он тут до официальной коронации и королевской свадьбы. Поэтому я пригласил его и Ольгу прогуляться в хорошую погоду по набережной реки Лиффи. Надеюсь, что в присутствии моей доченьки он будет куда сговорчивей.

И вот мы втроем стоим на выгнутом, как спина сибирского кота, мосту через реку, которая делит ирландскую столицу пополам, ведем неспешную беседу и смотрим на текущие внизу темные воды. В своем черном мундире при орденах и белой рубашке мой будущий зять выглядит солидно. А Оленька в своем воздушном белом платье и широкополой шляпке кажется на его фоне порхающим белым мотыльком. Кстати, вход на этот мост платный и стоит полпенни. Но привратник у входа, увидев наши военные мундиры, не только не взял с нас денег, но, вместо этого, лихо принял строевую стойку и отдал честь. Приятно, черт побери, быть освободителем, когда на тебя не смотрят волком, словно собираясь воткнуть в спину нож, а готовы носить на руках.

Кстати, Игоря не пришлось долго уговаривать. Выслушав мое предложение, переданное ему от имени государя императора — перейти на российскую службу и принять под свое командование батальон или полк морской пехоты, он пристально посмотрел на мою дочь, и та, ласково прильнув к его боку, прошептала: «Ты ведь согласишься, милый?»

Именно сейчас я заметил — как сильно повзрослела Ольга за минувший год, проведенный в Константинополе. Куда пропал тот голенастый, худой и подвижный, как ртуть, ребенок? Сейчас рядом со мной стояла юная, но прекрасная, как распускающаяся роза, девушка, более того, уже осознающая свою красоту и умеющая ею пользоваться. Царственным спокойствием и великолепными манерами без доли жеманства моя дочь стала похожа на свою воспитательницу и опекуншу болгарскую великую княгиню Ирину Владимировну, а точеной красотой — на мать, Софью Ланскую в годы ее молодости. Ну и, конечно, присутствовал наш фамильный, словно гвоздичка в остром соусе, диковатый африканский шарм, доставшийся ей в наследство от деда, который только оттенял, но не портил ее прелестный облик.

Мой будущий зять почти тут же ответил мне согласием, сказав, что будет рад послужить, как он выразился, «нашей праматери России», тем более что разрешение от командования на переход на службу императору Александру Александровичу у него уже имеется. И тут же высказал мне ту же мысль, с которой я не расставался все последние дни: Югороссии в ближайшее время на суше, скорее всего, воевать уже не придется. А вот у Российской империи с ее огромными территориями и протяженными границами все еще впереди.

25 (13) мая 1871 года.

Дублин. Кафедральный собор Святой Троицы.

Александра Кропоткина, невеста

Я с девушками сидела в здании капитула при соборе. Моя свидетельница, княгиня Болгарская Ирина, суетилась вокруг меня. На мне было надето столько драгоценностей, сколько я никогда не видела — уральские изумруды, присланные его императорским величеством из Петербурга, бриллиантовая брошь, подарок Ирины и ее мужа, агатовое ожерелье от ее величества королевы Вюртембергской Ольги… На голове красовалась фата из тончайшего вологодского кружева с золотыми нитями и вплетенными крупными жемчужинами, привезенная великим князем Владимиром, братом его императорского величества. И сапфировые серьги, которые мне одолжила моя новая подруга Катриона Стюарт (они и старые, и синие, и не мои — все как здесь полагается: something old, something borrowed, something blue…)

— Ну что ж, ваше будущее величество, — наконец усмехнулась Ирина, окинув меня в последний раз критическим взглядом. — Такого совершенства я еще не видела. Может, впрочем, здесь еще чуть подколоть… И здесь… Впрочем, лучшее — враг хорошего. Лучше давай не будем! Ты и так всех их поразишь наповал!

И в этот самый момент в дверь постучали, и я услышала голос папа́:

— Сашенька, пора!

Он взял меня под руку, и мы торжественно вошли в полумрак прекрасного готического собора. На стенах кое-где висели иконы, заграждение у алтаря было превращено в подобие иконостаса, но со вкусом, так, что это вписывалось в общую картину. Стояли лавки — все-таки к ним ирландцы привыкли, — но их так красиво украсили цветами, что внутренность собора была похожа на клумбу. А на амвоне у иконостаса меня уже поджидал Витенька со своим свидетелем, адмиралом Ларионовым, вероятно, самым знаменитым и самым загадочным правителем на белом свете.