Освобождение Ирландии

А молодым было все равно, лишь бы им было поинтереснее. И я предложил такую структуру — Питер, Артур и Чарльз останутся в Гуантанамо. Я отправлюсь на Корву и возьму с собой Уоттерсона, Грейди и Доусона. А Феликс с Робертом и парой молодых ребят поедут в Константинополь. Согласились все, кроме Чарльза. Тот грустно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

А когда я уже собирался отправиться домой, услышал от него:

— Мистер Клеменс, возьмите меня с собой!

Я остановился, обернулся, и Чарльз затараторил со скоростью митральезы:

— Мистер Клеменс, русские дали мне фотокамеру и научили фотографировать, — сказав это, он показал мне небольшую коробочку. — Мистер Клеменс, возьмите меня с собой на войну!

— А где твоя камера, пластины, как ты будешь все это проявлять? — с недоверием спросил я.

— Пластины для этой камеры совсем не нужны, мистер Клеменс, — быстро ответил Чарльз. — Вот, смотрите!

И он навел ее на мое лицо, нажал на какую-то кнопку, после чего перевернул коробочку. Я обомлел. На задней стенке был изображен ваш покорный слуга — к тому же фото было цветным! Причем четкость снимка была такой, какую невозможно было себе представить на наших обычных камерах.

— А теперь я ее могу напечатать, — гордо сказал Чарльз, — и у вас через несколько минут будет фотокарточка.

— Нет уж, нет уж, такой фотокарточкой только детей пугать… — пробормотал я, — Ну ладно, завтра я поговорю с твоим отцом.

Питер долго сопротивлялся, но в конце концов сдался.

— Другие родители посылают детей в пекло битвы, — сказал он, — а мой пойдет на войну всего лишь журналистом… Только не рискуй его жизнью без надобности, хорошо, Сэм?

— Хорошо, Питер, обещаю, — ответил я. — А пока пойдем, распределим работу для первого нашего номера. Его нам нужно делать особенно тщательно.

У меня уже были готовы статьи: «Кровавое Рождество» и «Одиссея молодого южанина» — о приключениях Джимми Стюарта. Вместе они занимали четыре полосы из шестнадцати. Де Фонтейн попросился взять интервью у Нейтана Бедфорда Форреста — да, этот человек, которого северная пресса изображала как исчадие ада, тоже был здесь. Именно он поведет Добровольческий корпус в бой против англичан. Александер — у Джефферсона Дэвиса; кроме того, он будет вести репортажи о заседаниях воссозданного правительства Конфедерации — в этом ему нет равных. Молодежь разобрала других членов правительства, а также Игоря Кукушкина. Я решил, что будет лучше, если про него напишу не я — все-таки так уж вышло, что мы с ним очень быстро стали близкими друзьями. А себе на десерт я оставил Джуду Бенджамина.

Тем же вечером я постучался в двери небольшого домика, такого же, как тот, в котором поселили меня. Идя к Джуде Бенджамину, я ожидал увидеть сгорбленного, седобородого старичка-еврея с неизбывной мировой грустью в темных глазах… Но, когда дверь открылась, я увидел человека, которому я бы дал от силы лет пятьдесят — на самом же деле мистеру Бенджамину было уже шестьдесят шесть.

— Марк Твен, разрази меня гром! — воскликнул мистер Бенджамин, увидев меня. — Слышал, слышал, что вы прибыли в наши края! Заходите, заходите, я так рад вас видеть!

И практически раздавил мою руку в своей.

Я прошел внутрь домика, где Джуда усадил меня в кресло и налил мне чего-то очень вкусного.

— Белый сухой портвейн от Тейлора, сэр! — гордо сказал он. — Ни у кого в Гуантанамо его нет, а у меня есть… Я сумел договориться о доставке его на Флореш, а оттуда сюда, в Гуантанамо. Долорес, принеси, пожалуйста, нам чего-нибудь поесть!

Девушка, которая появилась в дверях кухни, заставила меня непроизвольно открыть рот. Грациозная, сероглазая, с черными как смоль волосами и чуть смуглой кожей, но без единой негроидной черты на ее прекрасном лице. Она обворожительно мне улыбнулась и поставила перед нами на стол поднос с фруктами, сыром и ветчиной, сказав с бесподобно милым акцентом:

— Джентльмены, я как раз готовлю ужин — мистер Твен, вы не откажетесь поужинать с нами?

— С превеликим удовольствием, мисс… — ответил я.

— Долорес. Долорес Ирисарри, — представилась девушка.

— А меня зовут Сэм Клеменс, — сказал я, — Марк Твен — это мой литературный псевдоним. Так речники на Миссисипи, где мне пришлось поработать в юности, называют глубину в два фатома, или двенадцать футов.

Та еще раз улыбнулась, сделала реверанс и ушла обратно на кухню. Бенджамин посмотрел на меня с чуть виноватой улыбкой.

— Мистер Клеменс… — нерешительно произнес он.

— Зовите меня Сэм, мистер Бенджамин, — ответил я.