Освобождение Ирландии

Открылись двери, и я увидела заплаканную Фиону, сидевшую на единственном стуле в прихожей. Джим же встал у дверей, ведущих в основную часть дома.

— Войди, ладно уж, — произнесла Фиона, хмуро посмотрев на меня, — нечего под дождем мокнуть…

Я вошла и присела на колченогую табуретку, на которой обычно сидел Джим, когда он был там один. Фиона посмотрела на меня и сказала неожиданно твердым голосом:

— Ну, и чего ты приперлась?

— Фиона, — заплакала я, — милая, отца арестовали только за то, что какого-то дальнего нашего родственника обвинили в предательстве. Говорят, раз твой кузен был скрытым папистом, а ты не донес, значит, и ты тоже преступник. Ты же знаешь, он ни сном ни духом. Да и дядя Лиам предателем не был, просто ходил в тот же паб, что и кто-то из фениев; его ведь даже не судили, просто схватили на улице и отвезли в Киллмейнхем. А теперь пришли и за отцом. Когда я его в последний раз увидела, его гнали по улице, как преступника, с окровавленным лицом. Дом опечатан, меня выгнали на улицу в том, в чем я была, без денег, без всего… А мама далеко — в Баден-Бадене, на водах. Помоги!

— Мисс Мак-Грегор, — отрезала Фиона, решительно тряхнув своими рыжими кудрями, — мне не о чем говорить с дочерью преступника.

— Фиона, — взмолилась я, — ведь ты же знаешь моего отца с детства — какой он преступник?

— Если его арестовали, значит, он преступник, — ответила Фиона. — Мало ли их скрывалось под личинами порядочных людей? Вон, графа Коркского тоже схватили, вон в «Айриш Таймс» писали. И его приспешника, сэра Лаури. И еще арестовано множество скрытых предателей. Тех, кто поважнее, как твой отец, тех отправили в Слайго, других — в Киллмейнхем. И, главное, все прикидывались добропорядочными протестантами! А без веской причины их бы не взяли. Так что чтобы ноги твоей не было в моем доме!

— Фиона, — заплакала я, — но мой отец ни в чем не виноват! Мы все — верные подданные ее величества. И протестанты, прихожане собора Святого Патрика Ирландской церкви. Как и твоя семья…

— Вот, когда его оправдает королевский суд, тогда я в это и поверю. А пока он для меня преступник. И ты точно так же, ведь ты не могла не знать про его папистские связи. Ладно, надоела ты мне. Вон отсюда! Все, что я могу для тебя сделать в память о том, как я пригрела такую змею у себя на груди — это вот.

Фиона достала из ведра, стоящего у двери, зонтик, посмотрела, пробормотала: «Слишком хороший», взяла другой, увидела пятно ржавчины на его острие, удовлетворенно хмыкнула и протянула мне.

— Бери, и пошла вон! — выкрикнула она, рукой указывая мне на дверь.

Я встала и, игнорируя протянутый зонт, шатающейся походкой вышла из особняка Свифтов, все под тот же холодный дождь. Куда идти, к кому обратиться и что мне делать — я пока не знала. Где-то в Америке был мой милый Джеймс, с которым я познакомилась на пароходе во время поездки в САСШ. Он, конечно, не откажется мне помочь, но я даже не знаю его адреса, не говоря уже о том, что у меня нет денег на телеграмму. Милый Джеймс, приди и спаси меня от этого ужаса.

Очнулась я, только услышав за спиной сдавленный шепот:

— Мисс Катриона, мисс Катриона — только не оборачивайтесь. Идите прямо, как идете, а потом сверните в первый переулок налево.

Очнувшись от своих мыслей, я подняла промокшую насквозь голову и увидела, что за время своих скитаний из фешенебельных центральных кварталов я забрела в припортовую часть города, которую иначе чем трущобами и не назовешь. Люди тут были одеты в плохую, часто рваную, одежду, а их руки и лица перепачканы сажей и какой-то грязью. Вот, слева от меня показалась узкая щель переулка между двумя доходными домами для самых бедных, в которой едва могли разойтись два человека. Из этой щели смердело тухлой рыбой, прогорклым жиром, человеческими экскрементами и еще чем-то таким отвратительным, чему я по своей наивности даже не знала названия.

— Сворачивайте, мисс Катриона, сворачивайте, — прошептал все тот же голос, — и приготовьтесь бежать, кажется, следом за нами идет полицейский шпик…

Едва лишь нырнув в эту щель, я припустила изо всех ног, а следом за мной по камням стучали деревянные башмаки того, кто завел меня в эту дыру. Оглянувшись, я увидела, что это мальчишка лет пятнадцати, рыжий, как огонь, и худой, как привидение. Следом за нами, шагах в двадцати, большими прыжками мчался вполне респектабельный худощавый господин неопределенного возраста, похожий на клерка средней руки. Еще немного, и он настиг бы нас, но тут его ноги запутались в веревке, которая неожиданно оказалась растянутой поперек переулка, и господин с размаху плюхнулся прямо в лужу. Встать ему не дали. Двое парней в одежде докеров выскочили из открывшейся боковой двери дома, несколькими ударами привели нашего преследователя в бессознательное состояние, а потом уволокли его за собой в ту же дверь, откуда они выскочили, примерно так же, как черти утаскивают в пекло грешную душу.

— Постойте, мисс Катриона, постойте, — запыхавшись, выкрикнул бегущий следом мальчишка, — опасности больше нет.