Освобождение Келли и Кайдена (ЛП)

– Я не уверен. Дилан сказал, что номер дал ему Тайлер, и что он все еще пытается выпытать у матери подробности, но это возможно разве что вместе с зубами, – я так плотно сжимаю губы, что они начинают неметь. – Вот какова моя семья. Они все время что-то скрывают. Друг от друга. И от остального мира. Никто не знает, кто такой Оуэнс на самом деле, даже остальные Оуэнсы, – я почти плачу. Снова. Это, черт возьми, смешно. Что мне оплакивать? Я даже не знаю, что чувствую. Все эти годы побоев, и моральных, и физических, сделали меня неспособным понимать, как правильно вести себя в подобной ситуации.

– Кажется, я сломался, – шепчу я, и слезы льются из глаз. Чувствую себя гребаной девчонкой. Это смешно. Плакать ведь так глупо. Особенно если это того не стоит.

Покачав головой, Келли перелезает через консоль и усаживается ко мне на колени, спустив ноги по обе стороны от меня.

– Ты не сломан, Кайден. Почему ты так говоришь?

– Потому что... – Мои руки начинают дрожать, а она заставляет меня обхватить ее талию своими руками. – Потому что частичка меня за него переживает, – и чтобы не видеть ее реакцию, а это, разумеется, отвращение, я опускаю голову ей на плечо и вдыхаю успокаивающий запах.

Спустя несколько минут, в течение которых я цепляюсь за нее и плачу, я беру себя в руки, но тишина, висящая в машине еще тяжелее, чем слезы. Я не знаю, что сказать, не знаю, о чем она думает и что чувствует. Боже, как бы я хотел научиться читать ее мысли, заглядывать в ее душу точно так же, как она делает это со мной.

– Помнишь день, когда ты избил Калеба? – наконец, спрашивает она, и голос ее звучит глуховато.

Ее слова так внезапны, что я отклоняюсь назад в попытке заглянуть в ее глаза.

– Конечно, помню. В тот день я впервые сделал что-то для тебя, обычно бывало наоборот.

У меня снесло крышу, когда я обнаружил, что Калеб Миллер, парень чуть старше меня, который вырос со мной в одном городе, был именно тем, кто изнасиловал Келли, когда той было всего двенадцать. Я хотел заставить его заплатить за содеянное, неважно каким образом, и все, что мог – выбить из него дерьмо.

– Ну, а я помню, как услышала о том, что ты сделал, – ее голос срывается. – Ненавижу в этом признаваться, особенно если учесть все плохое, что случилось с тобой впоследствии, но часть меня почувствовала облегчение, может быть, даже некоторую благодарность.

– Но ты эти чувства заслужила, – уверяю я ее. – То, что он с тобой сделал было чертовски ужасно, гадко и неправильно.

– Как и то, что твой отец делал с тобой, – говорит она, закрывая глаза. Когда я пытаюсь отвернуться, она кладет руку на мою щеку и заставляет снова взглянуть на нее. – Кайден, я немного слышала о том, что он с тобой делал, но уверена, что о самом паршивом ты умолчал, особенно если учесть, – она опускает глаза на мою грудь, – какого размера твои шрамы.

– Но я не хочу быть таким же, – сдавленно шепчу я. – Я не хочу испытывать злость, не хочу его ненавидеть.

– И почему же ты думаешь, что похож на него? Ты совершенно другой, во всем.

– Но ведь я выжил только потому, что причинил боль ему, заслуживал он того или нет. И он делает то же самое – чувствует облегчение, когда вредит людям.

– Это другое, Кайден. Совершенно другое. Ты не делал ему хуже.

Она говорит то же, что сказал мне психотерапевт, когда я пришел на прием, чтобы поговорить о своих ощущениях. И часть меня понимает, почему они это говорят, но другая половинка – та, что боится стать таким же, как дед и отец – не может побороть ненависть к этим эмоциям.

– Я знаю, но... – я не могу взглянуть ей в глаза – изучаю стоянку, звезды в небе, да что угодно, только не Келли.

– Но что? – торопит она меня, заставляет взглянуть на нее, не позволяет закрыться, как раньше. И я действительно не хочу. Это правда, но, тем не менее, не знаю, как это сделать.

– А что если я так и буду срываться? – наконец, осмеливаюсь я задать вопрос, глядя на нее снова.

Ее глаза замечают во мне каждую деталь.

– Я не совсем понимаю, о чем ты.

Я поднимаю руку.

– Что, если все будет становиться только хуже. В то время, когда отец был в моей жизни, это дерьмо завладело мной без остатка.

На ее лице проступает беспокойство.

– Но он больше не часть твоей жизни.

– Но мог бы. В смысле остальная часть семьи приняла его назад. И Дилан... он хочет, чтобы я на неделе приехал туда. Думаю, он предложил это, потому что думает, будто мне станет легче, если я пообщаюсь с ними со всеми, но я не уверен, – пожимаю я плечами. – Как бы то ни было, моя семья никогда мне не помогала. Даже Дилан.

– Так не езди, – просто говорит она, обнимая мое лицо руками, заставляя взглянуть ей в глаза. – Ты не обязан ехать. Ты уже достаточно настрадался. И если ты думаешь, что там тебе будет тяжело, ты можешь позволить себе не ехать. У тебя есть я, Сет, Люк – все мы здесь, чтобы тебе не было одиноко. Ты никогда, никогда больше не будешь один.

Я сглатываю огромный ком в горле.

– Я знаю, но чувствую себя виноватым перед ребятами за то, что им придется мириться с моим дерьмом. И я чувствую себя виноватым за то, что бросаю свою семью.