Освобождение (ЛП)

Для меня это новость, поскольку мне бы и в голову не пришло, что мой отец будет об этом беспокоиться после того, как я уехал из Нью-Йорка.

— Кэлвин оказался не таким дураком. Мне не пришлось долго его уговаривать перейти работать на меня.

— А как ты узнал, что это я?

Погрозив мне пальцем, он качает головой и усмехается.

— А вот, это самое сложное. Везде, где я веду свои дела, у меня имеются так называемые pajaritos. И вот в Нью-Йорке… Одна из моих маленьких пташек рассказала, как в дом твоего отца заходил мужчина, очень похожий на тебя. Та же самая пташка в Лос-Анджелесе сообщила мне о женщине, с которой я жажду увидеться сразу после нашей с тобой... встречи.

— Она не имеет к этому никакого отношения.

— У нее есть информация. В моём мире информация — это власть.

— Отпусти ее. Она уедет из страны, и ты никогда о ней не вспомнишь.

— О, она непременно уедет из страны, — Гордон поглаживает свою бороду и расплывается в такой улыбке, от которой мне хочется разорвать эти веревки и расхерачить ему лицо, так же, как и его внуку. — У меня есть друзья в России, которые любят покупать такие красивые вещицы, как твоя девушка. Покупать и продавать. Покупать и продавать. И Арисели тоже.

— Что ты с ней сделал?

— Продал ее. А ты как думаешь? Я буду держать ее у себя дома? Отправлю ее в колледж? Нет-нет. Она уже на пути к тому, чтобы стать заграничной невестой для одного моего делового партнера.

Зажмурившись, я молюсь о том, чтобы всё это оказалось блефом. Всего лишь очередной его пыткой.

— Твой внук ее изнасиловал. Изнасиловал. Дочь другого мужчины. Когда-то у тебя тоже была дочь.

Внезапно мне в челюсть врезается его кулак, и лицо пронзает жуткая боль. На пол стекает еще больше крови. Мука становится просто невыносимой, и на мгновение у меня двоится в глазах.

— У меня действительно была дочь. И я видел, как полдюжины мужчин делали с ней все, что захотят. А потом они ее убили. Прямо у меня на глазах. И все это за двадцать шесть минут. Арисели уезжает, чтобы жить как принцесса, с мужчиной, который даст ей все, чего она пожелает. Не пытайся взывать к моему милосердию. Оно умерло вместе с моей женой и дочерью.

— Как и моё, — сквозь стиснутые зубы процедил я.

— Именно поэтому ты и приехал сюда из Лос-Анджелеса, так ведь? Поменяйся мы сейчас ролями, разве ты не вздернул бы меня на этом же самом месте?

— Ты бы уже был мертв.

— Ну что ж, ты куда более прямолинеен, чем я. Молодец! — он почесывает подбородок и качает головой. — По традиции я должен бы позволить всем этим парням избить тебя до смерти. Это, можно сказать, обряд посвящения. Когда обижают одного из своих, это шанс отомстить, доказать свою любовь и преданность. Но, черт возьми, они бы тебя растерзали в считанные минуты. Как пираньи тунец. Я люблю немного посмаковать.

— Что это за место?

Повернув голову в сторону, я чувствую некоторое облегчение от боли в шее и замечаю, что он оглядывает комнату.

— Это особое помещение, созданное мною под землёй. Соединенное с теми туннелями. Ты ведь ни словом о них не обмолвился, верно? — в ответ на мой слабый кивок, он издает стон. — Вот об этом я и говорил! Чувак, я думал, ты справишься. Ты мне понравился! Между нами двумя чувствовалось взаимопонимание. С Хавьером такого не было, но знаешь, почему он всё ещё жив?

Гордон не дает мне возможности ответить.

— Он закрывает на это глаза. И уже много лет. Каждый второй священник начинает повсюду совать свой нос. Задавать вопросы. Сообщать куда не следует.

— И все они оказывались здесь, под землей.

— Слишком спесивые — да. Остальные просто собирали вещи и тихо уезжали. У тебя тоже была такая возможность, но ты ее упустил, когда испортил моему внуку лицо, — фыркнув, он шагает к рукоятке, которая регулирует удерживающие меня верёвки. Он жмет на рычаг, и я падаю на пол, больно ударившись плечом.

Корчась от боли, я сворачиваюсь калачиком и стискиваю зубы, пока она не ослабевает, и у меня по щекам не сбегают подступившие к глазам слёзы. И все же каким-то чудом мое плечо не выскакивает из сустава.

— Знаю, ты был не в курсе, что это мой внук. Уверен, что если бы ты это знал, то оставил бы его в покое.

— Внук или нет, результат был бы тот же самый.

— Ты можешь прекратить весь этот героический бред? Я и так уже достаточно разочарован.

Сквозь толстые стены просачиваются приглушенные звуки выстрелов.

Должно быть для Гордона это становится полной неожиданностью, поскольку он вскидывает подбородок, хмурит брови и поворачивается в сторону шума. Затем снова окидывает меня пристальным взглядом, и в его темно-карих глазах поблескивает нечто похожее на замешательство и лукавство.

— Сынок, ты меня подставил?

Дверь в комнату распахивается, и в нее вваливается один из его людей. Обычный парень лет восемнадцати-девятнадцати, держащий в руках пистолет, словно игрушку.

— Похоже, на нас напали! Может, нам стоит отключить предохранитель?

Рассерженно застонав, Гордон потирает лоб и качает головой.