Освобождение (ЛП)

Покачав головой, я возвращаюсь в ризницу, чтобы снять свое облачение, и через заднюю дверь выхожу к своей размалёванной граффити машине. Мне придется погуглить, как эффективно удалить с нее аэрозольную краску, не испортив при этом само покрытие.

Высоко в небе светит Луна. Здесь, среди открытых просторов и вдали от городских огней звезды сияют особенно ярко. Обойдя церковь, я иду к дому приходского священника, но тут что-то сильно бьет меня в спину и толкает вперед. Я падаю на асфальт, раздирая в кровь ладони. Не успеваю я повернуться лицом к нападавшему, как сзади на меня обрушивается новый удар.

По мышцам проносится волна обжигающей боли, ноющей пульсацией пронзая меня до костей, и я практически чувствую у себя на коже наливающийся синяк.

— А, черт!

Слегка повернувшись, я замечаю бочонок бейсбольной биты и нависшее надо мной лицо в лыжной маске и, вскинув руку, пытаюсь прикрыть то немногое, что могу.

— Эй! Что ты делаешь? — раздается откуда-то издали чей-то голос.

Человек в маске вздрагивает, и, воспользовавшись его замешательством, я подсечкой выбиваю из-под него ноги.

Он валится на спину, а выпавшая у него бита катится по тротуару.

От вскипевшей в крови ярости боль уходит на задний план. Охваченный адреналином, я кидаюсь на него и, отведя кулак для удара, сдергиваю с него лыжную маску, чтобы хорошенько рассмотреть лицо, которое сейчас изуродую.

Это все тот же парень. Тот самый, что показал мне средний палец и наблюдал за мной в окно дома приходского священника. Вне всяких сомнений, это он разрисовал мою машину аэрозольной краской. Нахмурившись, парень прикрывает руками глаза, и напоминает мне испуганного ребенка.

— Зачем ты это делаешь? Что для тебя эта церковь?

К нам, прихрамывая, подходит пожилой мужчина, чей окрик я недавно слышал. Оглянувшись, я вижу, как он наклонился и пытается перевести дух.

— Уф! Пришло время обменять эту модель на новую.

У него нет испанского акцента, и судя по розоватому оттенку его кожи, который я различаю в свете уличного фонаря, он, по всей вероятности, не мексиканец. Вообще-то, с этой седеющей бородой и собранными в гладкий хвост серебристыми волосами, он больше напоминает Санта-Клауса в мёртвый сезон.

Я опускаю кулак, а парень тут же выскальзывает из-под меня и вскакивает на ноги.

Старик выпрямляется и, перестав улыбаться, грозит парню пальцем.

— Я за тобой слежу. Тащи свою задницу домой, пока я не рассказал твоей madre о том, что здесь произошло. (Madre (исп.) — «Мать» — Прим. пер.)

Парень хватает свою биту с маской и бросается прочь по улице.

Я поднимаюсь с тротуара, и пульсирующая боль в ногах и между лопатками напоминает мне о том, что я только что получил пендаля от подростка. Как только он исчезает из виду, я поворачиваюсь к «доброму самаритянину» и протягиваю ему руку.

— Спасибо, что спасли мой череп от алюминиевой биты. Я Дэймон.

— Ах да, Вы новый падре нашей церкви, — у него ужасный акцент, он говорит, как настоящий гринго. — Меня зовут Гордон. Гордон Тюфель. Приятно познакомиться, святой отец. (Гринго — в Латинской Америке презрительное название неиспаноязычного иностранца, преимущественно американца — Прим. пер.).

— Пожалуйста, зовите меня Дэймон, — я провожу большим пальцем по царапинам на ладони, жалея, что у меня нет воды, чтобы унять неприятное жжение. — Вы знакомы с матерью этого парня?

— О, да. Я знаю в этом городе практически всех. А этого парня знаю еще с тех пор, как он бегал по своему двору в подгузниках.

— Вы не в курсе, чего он на меня взъелся?

— Тяжело вздохнув, он почесывает небольшой участок кожи у него над бородой.

— Народ здесь хоть и не особенно набожный, но может быть суеверным и подозрительным. Особенно по отношению к тому, кого они считают явившимся из ниоткуда габачо. Скорее всего, это усугубило и то, что в прошлое воскресенье отец Хавьер не слишком хорошо отозвался о Вашем приезде. (Габачо — в испаноязычных странах тоже самое, что и «гринго», только больше относится к французам — Прим. пер.)

— Он тоже не в восторге от приезжих, верно? — проведя рукой по задней стороне бедра, я обнаруживаю на месте удара наливающуюся под кожей припухлость.

— Он всегда казался мне немного странным. У него особый взгляд на вещи. Очень скрытный человек.

Скрытный не то слово. У меня до сих пор в голове не укладывается, как это он решил жить на другом конце города, когда рядом с его церковью есть отличный, ухоженный дом приходского священника.

— Что касается Рафаэля, парня, который выбил у Вас на ноге хоум-ран, — Гордон кивает на мое пульсирующее бедро, которое я продолжаю растирать через брюки. — Думаю, он винит последнего священника в том, что его брат оказался в тюрьме. Похоже, отец Васкес не был столь терпелив к их шалостям, как Вы.