Освобождение от школ. Пропорциональность и современный мир

Если мы освободимся от школ, обе тенденции должны изменить свой знак. Общая физическая среда станет доступной. Ее ресурсы изучения физики, которые стали учительским инструментом, должны снова стать общедоступными для самостоятельного учения. Использование вещей только как составляющей учебного плана может иметь даже худшее влияние, чем просто удаление их из среды. Это может испортить отношение учеников к обыкновенным предметам.

Важное значение имеют игры. Я не имею в виду игры, проходящие по департаменту физического образования (такие, как футбол и баскетбол), которые школы используют только для того, чтобы поднять доход и престиж, в которых они заинтересованы ради капиталовложений. Как понимают и сами участники, эти предприятия, проводящиеся в форме похожих на войну турниров, определяются игровой природой спорта и используются для подкрепления соревновательного характера школ. Я имею в виду не их, а образовательные игры, которые дают уникальный повод сделать понятной формальную систему. Теория множеств, лингвистика, логика высказываний, геометрия, физика и даже химия сами открываются с легкостью тем, кто играет в эти игры. Мой друг пошел на мексиканский рынок с настольной игрой «Wff'n Proof», состоявшей из нескольких костей, на которых были напечатаны двенадцать логических символов. Он показал детям две или три комбинации, которые образуют правильное предложение, и в течение первого часа по индукции некоторые из зевак схватили принцип. Через несколько часов игры по формально-логическим правилам некоторые дети оказались способны ввести других в фундаментальные правила логических доказательств. А некоторые просто ушли.

Фактически для некоторых детей такие игры есть особая форма освобождающего познания: они осознают тот факт, что формальная система построена на допускающих изменения аксиомах и что концептуальные операции имеют игровую природу. Они также просты, дешевы и — в широком смысле — могут быть организованы самими игроками. Использованные вне учебного плана, такие игры дают возможность для выявления и развития необычных талантов, в то время как школьные психологи часто считают этих талантливых ребят опасными, асоциальными или неуравновешенными. Когда в школе проводится какой-нибудь турнир, это вовсе не игра, а соревнование, в котором недостаток абстрактного мышления считается признаком неполноценности. Упражнения, которые для одних являются освободительными, для других оказываются смирительной рубашкой.

Контроль школы над образовательным оборудованием приводит еще к одному явлению: колоссально возрастают расходы на дешевые материалы. Чтобы один раз, когда этого требует расписание, воспользоваться ими, приходится платить за их приобретение, хранение и использование. А потом ученики вымещают на них свой гнев против школы, и оборудование снова приходится покупать.

Под стать неприступности учительского инструмента и недоступность современной свалки. В 1930-х гг. любой уважающий себя мальчишка умел починить автомобиль, но сейчас изготовители автомобилей отгородились колючей проволокой от каждого, за исключением специалистов-механиков. В прошедшую эпоху старый радиоприемник содержал достаточно катушек и конденсаторов, чтобы построить передатчик, который мог бы наполнить все окрестности радиовизгом с обратной связью. Транзисторный приемник более портативен, но никто не отважится его разобрать. Изменить это в высокоиндустриализированных странах колоссально трудно, но, по крайней мере, в третьем мире мы должны настаивать на том, чтобы образовательные соображения учитывались при изготовлении предметов.

Чтобы проиллюстрировать эту позицию, можно предложить в качестве модели следующий пример: потратив 10 млн долларов, можно было бы связать 40 тыс. деревушек в стране вроде Перу паутиной тропинок шестифутовой ширины и поддерживать их в рабочем состоянии, а кроме того, дать этой стране 200 тыс. трехколесных механических осликов, в среднем по пять на каждое селение. Примерно столько бедные страны такого размера тратят ежегодно на машины и дороги, которые используются сейчас только богатыми, а бедные сидят в своих деревнях, как в западне. Каждое из этих простых, но долговечных транспортных средств стоило бы 125 долларов — половину того, что платят за трансмиссию и шестисильный мотор. «Ослик» может делать 15 миль в час и нести груз до 850 фунтов (что достаточно для большинства нужд, исключая случаи, когда надо волочить деревья и стальные балки).

Политическая привлекательность такой транспортной системы для крестьян очевидна. Равно очевидна причина, по которой власть имущие — и, стало быть, автоматически имеющие машину — не заинтересованы в том, чтобы тратить деньги на тропы и замусоренные дороги с управляемыми ослами. Универсальный осел может работать, только если лидеры страны готовы установить национальное ограничение скорости, скажем, в 25 миль в час и приспособить к этому все общественные социальные институты. Модель не сможет работать, если будет воспринята только как временная мера.